«Боишься, что тебя ограбят?» - спросила я, указывая на клавиши.
Он бросил на меня беглый взгляд. «Я больше заинтересован в том, чтобы держать вещи внутри, чем на улице, моя дорогая».
Дон Пьеро провел меня в огромную комнату, заполненную от стены до стены… всякой всячиной. В беспорядке были картины, детские кроватки и ящики со старыми сокровищами. Все было покрыто пылью, а шторы выглядели так, будто их не открывали годами. Возможно, им тоже нужен был ключ, чтобы разблокировать их.
«Посмотри, моя дорогая». Он сказал. «Нет ничего запретного».
«Сэр…» Я пробежалась глазами по пыли старых детских кроваток и колясок. «Я не могу забрать это у тебя».
"Бред какой то. Я настаиваю."
Полпетто промелькнул у меня в голове. Это была еще одна маленькая игра? Конечно, это была игра, игра воли, но каков был результат? Дон Пьеро пытался заявить права собственности на моего будущего ребенка? Он спал в детской кроватке, которой он владел, так что они принадлежали ему?
Я вошла в комнату, провела руками по мебели. Мои пальцы испачкались грязью.
Дон Пьеро последовал за мной через комнату. «Раньше это была детская кроватка Энрико». Он смял одеяло, подняв в воздух шквал нафталиновых шариков. - Этого мальчика все время рвало. Чтобы свести мою Николетту с ума - ну, еще более безумно.
- Тогда я могу тебе это оставить. - сказала я легко.
Он усмехнулся.
Я воздерживалась от прикосновения к чему-либо из страха, что это может сломаться - или, что еще хуже, я могу испачкать руки еще больше. Но Дон Пьеро был счастлив перебрать всю мебель, прокомментировав ее полезность, прежде чем отбросить ее в сторону.
"Вот!" Он засмеялся почти через тридцать минут.
Я подошла к тому месту, где он стоял. «Что это…» Мой голос оборвался.
Дон Пьеро протянул руки, как будто представлял что-то удивительное, но это было… не такое.
Передо мной было огромное семейное фото. С двумя маленькими мальчиками, Сальваторе-младшим и моим мужем, над ними стояли Тото Грозный и Данта Роккетти. Все были в прекрасных костюмах и платьях, не улыбались в камеру, а смотрели на оператора с царственно кислым выражением лица.
Однако не это заставило меня замолчать. Ибо Данта Роккетти подверглась косметической работе - ее глаза и рот были злобно вычеркнуты, а на голове были выбиты слова КРОВАВАЯ ШЛАВА.
Я прижала руку к груди. "Христос. Почему…"
«У моего сына всегда был такой скверный нрав, - сказал Дон Пьеро почти печально. - Стесняюсь сказать, что вспыльчивость я ему передал. А одну он дал своим сыновьям ». Его темные глаза метнулись ко мне. «Разве ты не согласна?»