В это время объявили посадку. Я рванула к стойке регистрации, мужчина поспешил за мной, на ходу запахивая куртку, Даша, довольная собой, махала нам рукой. Что ж, минимум одежды на смену у меня нашлось.
В аэропорт Дружбы народов самолёт приземлился ночью. Поблагодарив ошалевших от моего вида стюардесс, я выбралась на улицу, вдохнув весенний воздух Хакасии. Температура за бортом не отличалась от Италии и Москвы, снега не окутывали знакомый выход из терминала и стоянку такси.
Чип и Дейл навострили уши, приветливо дёрнули хвостами, когда я уверенным шагом, как модель на подиумах Милана, продефилировала к машине с надписью «такси». В одной руке у меня был клатч, в другой джинсы и блузка Даши, на плечах чернобурка, а сама я окутана струящейся тканью с вышивкой ручной работы лучших золотошвеек Европы.
– Домчим, дамочка, – растёкся в любезностях таксист, оглядывая то ли видение, то ли меня, сошедшую с обложки глянцевого журнала светской хроники.
Чип и Дейл взвизгнули в восторге и растянули баннер «Слабоумие и отвага», когда я садилась в изделие российского автопрома с абаканским таксистом, похожим на итальянского.
Восхищение Чипа и Дейла меня не интересовало, я была поглощена судьбой Кира. За время полёта секретарь Сергея Люблянского выяснил – Сафронов Кирилл не находится на лечении в Абаканской или любой другой больнице необъятной страны. Оставались госпитали всего остального мира и дом на окраине хакасского посёлка, куда я и направлялась.
В этот раз таксист повернул правильно, навигатор и моя зрительная память согласились с ним. Чип и Дейл обиженно сложили лапки, встрепенулись лишь, когда таксист назвал цену за проезд. Приемлемую по меркам блистательных Люблянских и запредельную для Хакасии, судя по блеску глаз таксиста.
Спорить я не стала. Расплатилась. Выскочила из автомобиля и уставилась на тёмные окна деревянного дома Кирилла Сафронова.
Всё было так же, как в феврале. Бревенчатые стены, высокий забор, калитка с легко открывавшейся защёлкой, труба на крыше, флюгер в виде трёх несущихся псов. Не было снега, каблуки увязали в клейкой грязи на обочине дороги. Высокая ель – я по-прежнему была не сильна дендрологии, отличить ель от пихты не могла – так же красовалась раскидистыми зелёными ветвями у входа в дом.
Калитка открылась легко, я прошла по мощёной тропинке к крыльцу, потянула за ручку, трясясь от страха, что дверь окажется закрытой. К моему восторгу, через секунду я очутилась в знакомом тамбуре, а ещё через две – в прихожей.
Электричество включать не стала, зарождающийся рассвет попадал в окна, освещая знакомый интерьер. Всё осталось по-прежнему. Огромный стол, раскинувшийся поперёк кухни, деревянная отделка стен, двери и полы из дерева. Кастрюлька в жизнерадостную клеточку на плите, кривобокие ручки на мебели, изображающие зверят. Аромат трав, яблок, сладости ванили, печного отопления, едва ощутимого, резковатого мужского парфюма.