- сообщить, что по этому случаю Трою ждет досрочная гибель, так что шнелль, шнелль, атаковать, эллины!
Нужно отдать должное богу сна – он явился Агамемнону не в виде своего брата-близнеца, а в виде старца Нестора. И выражался крайне красноречиво («Троя – гидра, вы – Геракл, Троя – Танат, вы – Геракл! Троя – грелка, вы… а, ладно, всё равно Геракл!).
Впечатлившийся красноречием Агамемнон прямо с утра рванул воодушевлять вождей. И таки воодушевил и склонил всех, даже Нестора, который справедливо интересовался, что ж он там делает во снах у царя царей. Оставалось воодушевить солдат, чем Агамемнон и решил заняться сам, потому что «я тут черной риторике учился, знаю очень хороший прием «от противного»».
Черная риторика сработала точно и гадко, как часовой механизм бомбы:
– Ну что, ребята, война как-то не очень идет? – надрывно вопросил Агамемнон.
– Гм, – подтвердило войско эллинов.
– Ахилла нет, опять же, все такое… – продолжил Агамемнон, готовясь жечь глаголом.
– Дык, – душевно поддержала аудитория.
– Ну так и поехали домой, а? – коварно вопросил Агамемнон и набрал воздуха в грудь, дабы воодушевлять.
– А что, так вообще можно было?! – резонно вопросила черствая аудитория и рванула на корабли на второй космической.
Через минуту над площадью осталась висеть густая пыль, ближе к кораблям слышались громкие призывы к пацифизму и «Начальник сказал – значит, можно!»
Несбывшийся оратор бормотал, что вот, был же сон, и вообще, он же учился черной риторике, и прием "от противного" такой хороший…
Воины, немного не так понявшие приём, изо всех сил спасались от противного. Агамемнона. Вожди, которых только что мотивировали на атаку, безмолвно фигели. Похоже было на то, что корабли уйдут на Элладу без них.
И это еще в сравнение не шло с реакцией похмельных олимпийцев, которые были разбужены криками эллин и обнаружили, что любимый сериал закрывается в связи с спешным отплытием статистов домой.
Дальше запустилась сложная цепочка «Гера-Афина-Одиссей» (промежуточными звеньями цепочки служили выписанные мотивирующие пенделя). Ощутив на себе мощь божественного внушения, Одиссей понесся в толпу – и все вострепетали, почувствовав, что сейчас-то и начнется настоящее ораторское искусство.
Таки оно и началось.
– А ну-ка, Агамемнон, дай-ка мне жезл верховной власти.
– Ты будешь произносить с ним речи, о Хитромудрый?!
– Ну, вроде как почти, - сказал Одиссей, с размаху ушатав по голове жезлом кого-то из тех, кто собирался отплывать.
Пока вожди переваривали такое нецелевое использование жезла и приходили к выводу, что таки да, это во всех смыслах весомый аргумент, Одиссей привычно перешел в состояние «античный Кашпировский», и через какое-то время дубинка плюс красноречие творили чудеса: