Глубоко верующие в Зевса и Олимп женихи внезапно перекрестились. Потом узнали, сколько прошло лет, и приготовились перейти в буддизм, потому что «Что это значит — теперь тут еще и Телемах взрослый?!»
А Телемах тем временем действительно подрос и возмужал и принялся негодовать по поводу «ходють тут всякие… пирують и разоряють!» Насмешки женихов и настойчивая маскировка матери под эстонскую ткачиху тоже действовали на нервы. Но тут во время одного из пиров к Телемаху под видом старого друга Одиссея наведалась Афина. Кратко представившись: «Я — Мент» — Афина одним этим отмела все вопросы, выслушала жалобы сынули и посоветовала обратиться к народным массам.
Телемах подумал и обратился.
Правда, Ленина на броневике из него все равно не вышло– то ли потому, что он заявился на собрание без броневика и в компании двух собак, то ли потому, что очень и очень многие женихи таки были богатыми гражданами Итаки. А потому очень и очень многие старцы из народного собрания таки были им родственниками. Поэтому пламенная речь Телемаха в духе «Граждане! Остановим беспредел женихов!» — была срезана ответным выступлением жениха Антиноя: «Граждане! Остановим тролльство Пенелопы!» Антиной живописал ужасы и страдания жениховских масс в ожидании готовности покрывала («…и вообще, она сказала, что нужно разработать другой дизайн!») — и даже требовал, чтобы Телемах отослал свою мать из дома. Телемах на это ответил решительным отказом («Отослать я могу, но ткать она станет еще медленнее»). «А тогда вообще чего сюда все пришли?!» — разобиделись женихи и распустили народные массы. Правда, Зевс еще успел потроллить пролетариат знамением в виде дерущихся орлов, а местный птицегадатель тут же возвестил скорое возвращение Одиссея. Но женихи не прониклись и начали высказываться в том духе, что «мы Телемаха не боимся, и птичек тоже не боимся, и Одиссея мы не боимся, и вообще, мы пошли пировать». Воззвания Телемаха к народу на тему «ну, хоть корабль дайте, я отца поеду искать!» остались без ответа. Учитывая способности Одиссея воевать и возвращаться на родину, а его жены ткать — все могли себе представить, на сколько может затянуться недалекое плаванье в исполнении сына этой парочки.
Поэтому раздобыть корабль взялась сама Афина. Благоразумно накинув не образ Мента, а образ самого Телемаха, она таки добыла и корабль, и гребцов, сама взошла на борт теперь уже в образе другого друга Одиссея, Ментора (и да, Мент и Ментор — даже не родственники) и сгенерировала ситуацию «Белеет парус одинокий…»
В таком сопровождении Телемах сплавал сначала в Пилос, к Нестору. Нестор был рад, но про судьбу Одиссея посоветовал спросить у Менелая.