Любовь и страдания сеньориты Сантана
На следующий день, когда Беатрис в сопровождении Лусии вошла в комнату дона Мигеля, Рамиро уже заканчивал перевязку. Вода в небольшом тазу покраснела от крови, однако врач казался довольным.
– Доброе утро, сеньорита Сантана.
– Доброе утро, сеньор Рамиро. И думаю, вы может обращаться ко мне по имени, ведь я теперь ваша помощница.
Рамиро наклонил голову:
– Как вам будет угодно, сеньорита Беатрис.
– Как прошла ночь? – как ни пыталась Беатрис сохранить спокойный тон, ее голос дрогнул: – Есть… улучшения?
– Да, и я этому чрезвычайно рад. Вот, взгляните, сеньорита Беатрис, – Рамиро указал ей на ворох скомканных, в бурых пятнах, бинтов: – Вы же не боитесь вида крови? – спохватился он. Беатрис покачала головой, что вызвало у него добродушную усмешку: – Кровотечение прекращается, воспаление также уменьшилось и это хорошие признаки.
– Я тоже рада. Лусия, убери здесь и принеси воды.
Дождавшись, когда служанка уйдет, Беатрис неожиданно для самой себя задала вопрос:
– Сеньор Рамиро, вам, быть может, известно это имя – Арабелла?
– Кто… Откуда оно известно… вам?!
Растерявшаяся Беатрис не знала, что ответить, но Рамиро уже догадался:
– Дон Мигель иногда зовет ее в забытьи. Увы, с этим именем у него связаны тяжелые воспоминания.
– Прошу меня извинить… – девушка корила себя за любопытство и бестактность.
– Вам не за что извиняться, сеньорита Беатрис, – со вздохом ответил Рамиро.
Появление Лусии, несшей кувшин с водой, заставило обоих прервать разговор. Водрузив свою ношу на столик, служанка выжидающе уставилась на Беатрис.
– Сеньор Рамиро, для вас приготовлен завтрак, Лусия проводит вас.
Оставшись одна, Беатрис внимательно оглядела дона Мигеля: лихорадка не отпускала его, но даже ее сравнительно небольшого опыта хватало, что бы понять, что ему и в самом деле лучше. Она дотронулась до лба де Эспиносы, затем решила вновь попытаться сбить жар при помощи обтирания. На этот раз, запретив себе «неуместный душевный трепет» – как ей услужливо подсказал внутренний голос, она спокойно закатала простынь до колен раненого.
Обтирая его, Беатрис негромко напевала старинную андалусскую песенку. Вчера она удивилась благотворному воздействию колыбельной, ну раз так, то ей не составит труда петь еще. Она уже почти закончила, когда вдруг ощутила какое-то изменение – вернее, напряжение, – разлившееся в воздухе. Подняв голову, она встретилась глазами с пристальным, совершенно осмысленным взглядом дона Мигеля. Беатрис стало не по себе. У нее возникло ощущение, что вовсе не ее он ожидал увидеть. А кого? Своего врача? Ту женщину, чье имя он твердил вчера в бреду? Подумав, что, возможно, он еще не до конца пришел в себя, она сказала: