Брэм, Ашер, Ронан и Айс вышли вперед по сигналу, чтобы зажечь церемониальный факел. Эта часть будет длиться дольше всего и ужаснет человеческие пары, Кари и Сидни. Но эта часть службы была священна и обязательна.
Лукан смотрел больными глазами, как факелоносцы подожгли тело Тайнана, а жрица нараспев произнесла:
— Для этого волшебника мы создаем благословенную стихию огня.
Заклинание священной воды действовало как катализатор, и Тайнан быстро начал обугливаться, гореть, таять. Кари ахнула и отвернулась с выражением горя на лице. Сидни схватила женщину за руку и закрыла ей глаза.
Лукан заставил себя смотреть на него, гадая, не лучше ли было Тайнану. Ему больше никогда не придется думать об этой магической войне. Ему никогда больше не придется представлять свою любовь в руках Матиаса. И ему абсолютно никогда больше не придется жить с сокрушительным чувством вины за то, что он не спас ее, и гадать, что, черт возьми, он собирается делать с оставшимися веками своей жизни теперь, когда единственная женщина, которая дополняла его, потеряна навсегда.
Лукан вздохнул. Конечно, Анка не была мертва, но для него она тоже могла быть мертва. Женщина, которая обитала в ее теле, наверняка исчезла.
Потрескивание пламени ревело над покровом тишины. Кейден выбрал именно этот момент, чтобы нарушить его.
— Что значит, что Анка не в себе?
Ему не хотелось отвечать. Он, черт возьми, предпочел бы забыть то, что видел, то, что она ему сказала, и жить в состоянии жалкого незнания. Но он не мог отменить этого утра. Кейден был одним из немногих ярких пятен в жизни Лукана за последние три месяца. То, что Кейден и Сидни жили с ним, сдерживало худшее из его одиночества. Пара его брата была особенно проницательна в отношении его настроения и, казалось, всегда знала, когда ему нужно взбодриться. Но видеоигра или хорошая шутка не могли решить проблему. Ни кекс, ни чай. Но, может быть, логика поможет. Кейден часто давал объективные советы. Возможно, поведение Анки имело бы для него смысл.
— Она вся в синяках — запястья, лодыжки, плечи, шея.
Он закрыл глаза, вспоминая свою ярость, когда сорвал с Анки одежду и обнаружил ушибы почти всех цветов радуги.
— Ляжки, бедра, задница.
— Как будто он ее избил? Этот ублюдок — садист! — прорычал Кейден ему в ухо. — Почему бы ей не уйти и не вернуться домой…
— Я спросил ее о том же самом. Она сказала мне, что попросила Шока связать ее и использовать таким образом. Она говорит, что ей это нужно.
Лукан перевел страдальческий взгляд на брата:
— Анка — самая нежная душа, и она умоляет его сделать ей больно. Почему?