Хотя — что ему помешает заплатить новым наемникам? Ее замок был хорошо укреплен, и все же… этот Грейв сумел найти в нем слабое место.
Да, он умен. Было бы неплохо иметь его у себя на службе. Пусть бы вместо того, чтобы разбойничать и творить зло за деньги, использовал свой разум на благо ее замка.
Но согласится ли он?
Гвен снова перевернулась на другой бок.
Слишком уж много она о нем думает.
А завтра… ведь завтра можно его навестить?..
* * *
К ночи у Грейва началась лихорадка. Он знал это состояние. Нередко оно начиналось после боя, когда живая плоть оказывалась иссечена железом. Обычно озноб проходил через несколько дней, а при должном лечении и раньше, но он знал, что однажды это может закончиться скверно.
В эту ночь ему приснилась Кристина. Раньше она часто приходила к нему во снах. Иногда просто садилась рядом с ним, укладывала голову ему на плечо и тихо напевала колыбельную — ту самую, которую пела их маленьким детям. В такие ночи ему не хотелось просыпаться, а утром на него тяжким грузом наваливалась тоска, от которой сложно было избавиться.
Но чаще всего сны были иными. Она страдала и умирала на его глазах. Он видел ее отчаяние, слышал ее крики, изо всех сил стремился защитить ее, но ноги, как на беду, были скованы и неподвижны, а бесполезные руки искали и не находили в ножнах меч. Иногда и руки не чувствовались, словно их не было… И тогда он просыпался от собственного крика, в холодном поту, тайком от товарищей утирая скупые слезы.
Со временем Кристина стала приходить к нему все реже, порой вместе с детьми, и он разговаривал с ними. Но в последнее время даже во сне он понимал, что это не по-настоящему.
А этой ночью, после ранения, когда его измученное тело сотрясалось от горячечной дрожи и пылало разыгравшейся болью, его мозг породил странную грезу. Темно-каштановые кудри Кристины в его болезненном видении вдруг перемешались с золотистыми локонами леди Ройз, а сливово-черные глаза любимой женщины вдруг вспыхнули ярким изумрудным светом. В лихорадочном бреду два образа смешались воедино, слились в странном танце — одна кричала от страха и звала за собой, другая утешала, склоняясь над постелью и трогая прохладными пальцами пылающий жаром лоб.
Проснувшись утром и с помощью безмолвного прислужника утолив жажду горьким питьем, которое оставил для него лекарь, Грейв смутно понадеялся, что златовласая красавица снова навестит его, ведь она так и не добилась никаких признаний. Он даже поразмыслил над тем, в чем готов был ей уступить и что поведать, а чего не стал бы рассказывать ни при каких обстоятельствах.