— Обращайся ко мне на вы. Я учительница, не забыл?
Он слегка приоткрывает рот, будто хочет что-то сказать. Но нет, молча опускает глаза. От него веет не столько разочарованием, сколько недоумением. Такое чувство испытываешь, когда тот, с кем ты радостно держишься за руки, внезапно стряхивает твою ладонь. Сердце пронзает боль. Я беру чашку с кофе и подхожу к нему. Опускаюсь на круглую табуретку, та тихонько скрипит. Он сидит на полу, я смотрю на него сверху вниз и говорю:
— Ты ведь знаешь, что я уволилась.
Ответа нет. Я продолжаю:
— На следующей неделе я уеду. Вернусь к родителям на Сикоку.
По-прежнему молча, он поднимает голову и смотрит на меня так, будто спрашивает: «Вы правда этого хотите?»
Я машинально опускаю взгляд и, словно оправдываясь, добавляю:
— Я уже давно так решила. А там, в парке... — Перед глазами всплывает безлюдная беседка. Вымоченная дождями до черноты, похожая на несчастного старика, от которого после долгих лет брака ушла жена. — В парке я набиралась сил, чтобы идти дальше. Пусть в одиночку...
«Скажи всё как есть!» — говорит про себя Юкино, будто отчитывая маленького ребёнка. Ты мне не нужен. Она чувствует, как напряглись пальцы на ногах.
— Пусть даже и без туфель.
Словам требуется время, чтобы достичь его сознания — как камню, упавшему в глубокую дыру. Вот, кажется, камень тихо коснулся дна, и он спрашивает ужасно хриплым голосом:
— И что?
Его пронзительный взгляд заставляет её оцепенеть от страха.
— Я хочу сказать... — отводя глаза в сторону, отвечает Юкино, — спасибо тебе за всё, Акидзуки-кун.
И в воздухе повисает тишина. Словно пытаясь заполнить паузу, вновь усиливается дождь. В горшках с цветами, выставленных на балконе, скапливаются глубокие прозрачные лужицы, превращая их в маленькие бочонки с водой. Он тихо поднимается на ноги. Неожиданно громко шуршит ткань.
— Спасибо за сухую одежду, — говорит он, глянув на Юкино, и идёт в ванную комнату. — Пойду переоденусь.
— Но твоя ещё не высохла!.. — невольно кричит она ему вслед.
Не надо. Так лучше. Она переводит взгляд с удаляющейся спины на кофейную чашку у себя в руках. Тихо хлопает закрывшаяся за ним дверь. Она подносит так и не начатый кофе к губам. Над жидкостью струится невесомый пар, ресницы обдаёт влагой. Она пробует отпить глоток, но чашка слишком тяжёлая, и она ставит её на стол. В душе неуклюже перекатывается клубок переживаний, колючий, как ёж, в нём сплелись чувство сожаления и вины. Иголки царапают Юкино изнутри — безмолвная, нескончаемая пытка.
«Но что же мне оставалось делать?» — едва не плача, думает она. У меня с самого начала не было выбора. Я всегда и ко всем старалась относиться с душой. Хотела стать таким же добрым и отзывчивым человеком, как Хинако-сэнсэй. Откликаться на любую просьбу, делать всё, что в моих силах.