Дед, стуча зубами о стекло, выпил водку, зажевал соленым огурцом, привалился щекой к трубе и затих. На кольях плетня сохли развешенные хозяйкой его штаны и рубаха, возле них покорно сидела и ждала старика преданная ему Любава.
К вечеру деду стало плохо.
Григорьевна привела мерина, наладила телегу, переодела деда в теплое сухое белье и повезла в больницу. Дед лежал на спине, глядел в небо, шмыгал носом:
— Все против меня — даже волки. А за что? Разве я кому вред делаю? Ну выпиваю иногда, но ведь на свои, в чужой карман не лезу и у соседей не клянчаю, за что же меня в речку?
Дед уже не отделял волка от жены и в горькой обиде ругал их заодно.
В больнице Григорьевне сказали, что у деда ее воспаление легких, и оставили его у себя. Целую неделю его кололи, поили микстурами, заставляли глотать таблетки.
Дед покорно терпел все.
Молчаливо переживал случившееся.
Только после укола, подтягивая полосатые больничные штаны, вскидывал на молоденькую сестричку узенькие щелки глаз и горько вздыхал:
— Все против меня, — и, потирая ягодицу, замолкал до следующего укола.
Случай с волком потряс деда Трошку.
Но он был еще более потрясен, когда, вернувшись из больницы домой, узнал от жены, что его мерина, на котором он столько лет возил сельповские товары, задрали в овраге за избой волки, задрали в ту же ночь, когда деда положили в больницу, но Григорьевна, приезжая наведать деда, не говорила ему об этом, чтобы не волновать его.
Дед стал белее тех яиц, что била о его лысину жена. Захлюпал красноватым носом:
— Это что же они пристали ко мне, Григорьевна? То в речке выкупали, то вот теперь мерина прикончили.
— Тебе лучше знать, — сказала Григорьевна, — ставя на стол самовар. — Они не меня, тебя за штаны хватают, значит, есть у тебя вина перед ними.
— У меня?.. Перед волками? Скажешь тоже. Я что с ними гуляю вместе? Уж молчала бы, коли сказать нечего.
Дед погрел живот чаем.
Вышел во двор.
Постоял у засиженной курами осиротевшей телеги, прошел под лапас, сунул по привычке руку в поленницу и тут же отдернул: в разоренном гнезде птенцов не ищут... Но рука снова потянулась к упрятке. Дед щупал дрожащими пальцами и не верил самому себе: коробушка с каплями была на месте.
Дед даже прослезился: значит, есть у его жены сердце. Поняла она, что в такой день ему, потерявшему мерина, без капель не обойтись, и вернула «аптечку». Дед аппетитно занектарился эвкалиптовой настойкой, прошел к крыльцу. Сидел, слушал, как щелкает скворец на скворечнике, и с болью думал о волках: сгубить такого мерина!
— Да он меня, пьяного, откуда хошь домой привозил. Ну погодите, вот придет зима... Если уж меня достали врачи с того света, то я еще повожу в лес охотничков, а вас из леса.