В ночь Любава ощенилась.
Шестерых кутят родила!
Серый принес ей на радостях ягненка, но Любава была еще так слаба и так измучена родами, что даже не прикоснулась к нему, только благодарно поглядела на Серого добрыми с грустинкой глазами и постучала по подстилке хвостом.
На заре Серый прикопал ягненка у конуры и ушел в степь, а дед Трошка вышел из избы, выпустил на проулок овец и, страдая похмельем, прошел под лопас к поленнице.
Увидел свеженарытую землю.
Разгреб ее.
Нашел прирезанного ягненка.
Все понял.
Присел у конуры. Любава, виновато поскуливая, подползла к нему, лизнула пропахшую хлебом и табаком руку. Дед, не прикасаясь к ней, укоризненно покачал головой:
— Как же это ты, а? От родного корня оторвалась, в чужой след ступила... Ну что ж, на что шла, знала, не суди, милая.
Дед сходил на погребицу, принес вожжи, продернул их через перекладину, сделал на конце затягивающуюся петлю, позвал Любаву:
— Иди-ка сюда, блудня.
И когда подошла она, поскуливая, взял ее за загривок, надернул на шею петлю, подтянул к крыше сарая.
Любава захрипела.
Задергала задними ногами.
Из теплых розовых сосцов забрызгало молоко.
Дед подождал, пока умрет она, отпустил вожжи. За заднюю ногу он подтащил мертвую Любаву к телеге, вбросил в грядушки.
В конуре под лопасом завозилось.
Запищало.
Дед оглянулся, понял. Выругался:
— У, волчьи ублюдки.
Он сложил кутят в подол рубахи, снес в телегу и вместе с Любавой отвез в овраг. Вернулся и в щепки изрубил конуру, чтобы и духу волчьего во дворе не было.
Ночью, щетинясь по подолу мелким кустарником, слышала Лысая гора, как потерянно плакал в овраге за избой деда Трошки одинокий волк.
Это был Серый.
У ног его лежала Любава и, как-то выпрямленно, деревянно откинув голову, глазами бездонно добрыми мертво глядела в небо. Высоко в голубом сиянии лобасто круглился равнодушный ко всему месяц.
На рассвете Серый стаскал и положил возле Любавы холодных, окоченевших детей ее.
Один из щенков оказался живым.
Он возился.
Кряхтел.
Шевелил губами.
Серый бережно поднял его и, держа перед собой, унес в лес.
Он устроил его под елью. Сбегал и принес ему еду.
Это была крупная матерая зайчиха.
Серый подвинул ее поближе к щенку и, полный счастья, глядел, как тот черной мордашкой потянулся к животу ее, ждал: сейчас щенок распотрошит ее и узнает вкус крови, а щенок, отыскал что-то в шерсти, прихватил губенками и зачмокал, довольно урча.
Серый наклонился и увидел: щенок сосет мертвую зайчиху.
Серый забыл, убитый смертью Любавы, что волки в детстве пьют молоко и не едят мясо.
Молока сыну он дать не мог.