И она ушла.
Ей хотелось увести с собой и Серого.
Но Серый вырос в лесу.
Серый был сыном леса, Серый был волком, и он не пошел с ней.
Через день утром Любава навестила его. Через день она навестила его утром еще. Она стала бывать у него и по ночам. Они вместе охотились. И не только на сусликов и зайцев, но и делали набеги на села, на колхозные овчарни.
Их видели.
Любаву узнали пастухи.
Сказали деду Трошке:
— Любава водится с волком.
Дед обиделся:
— Не клепите на собаку. Любава — с волком! Да она от одного волчьего духа в лесу забирается ко мне в повозку.
Любава давно уже перестала бояться леса, но дед не замечал этого, он помнил былой страх ее перед лесом и, сворачивая цыгарку, покачивал бородой:
— Любава водится с волком! И скажут же такое.
Но слухи росли. В округе в открытую стали поговаривать, что с волком блудит чья-то собака. Делали засады, залегали в ночь с ружьями у околицы.
Любава выросла в деревне.
Она хорошо знала людей.
И уводила Серого от опасности, уводила туда, где их сегодня не ждали.
Пришла и прошла зима.
Любава затяжелела и готовилась стать матерью.
В лес она теперь к Серому не ходила, Серый приходил к ней и оставался у нее под лопасом всю ночь. На заре он уходил в сад и прятался там в кустах смородины.
В саду и наскочил на него однажды дед Трошка.
Дед шел вдоль кустов и срезал с них лишние ветки, когда Серый поднялся вдруг в трех шагах от него и, полыхнув красным тяжелым взглядом, пошел к изгороди.
Дед остолбенел.
Румянец сошел с его лица.
Он даже перестал пахнуть настойкой боярышника.
Волк на глазах у деда не торопясь подошел к изгороди, подлез, прогибаясь в спине, под жердину, оглянулся на деда и спокойно, как-то даже привычно пошел к оврагу, и тогда старик сорвался с места и побежал к избе, взмахивая руками и крича визгливым бабьим голосом:
— Ружье, Григорьевна! Ружье!
На крыльце поскользнулся на свежем курином шлепке, упал, вполз на четвереньках в сени, сдернул у порога в избе с гвоздя ружье с патронташем, выскочил за сарай и пошел палить в сторону оврага.
В сад больше дед не вернулся, убрел в магазин, разжился четвертинкой и загулял. Бродил по селу веселенький, красноносый, жаловался сочувствующим ему сельчанам:
— Совсем одолели меня волки: то в речке выкупали, то мерина прирезали, а ныне уж и по саду моему начали разгуливать. И что я им дался? Скоро на печку буду с опаской влезать. А что? Полезешь, а там уж волк у трубы греется. Выпустит кишки и поминай, как звали.
И вздыхал обреченно:
— От жисть досталась: то от жены столько лет терпел всякое, то вот теперь волки со всех сторон обступают, в пору иди и... еще на четушку раскошеливайся.