– О чем речь? – подошел к столику Нанду и звонко хлопнул по нему подносом с едой, отчего стакан с соком опасно качнулся. – Вы что, обидели моего Джозефа? У меня от его недовольной физиономии бывает несварение.
Джо молча вздохнул, на его скулах зашевелились желваки. Мара прямо-таки слышала, как он в сотый раз повторяет: «Я – Джо!». Но поправлять Нанду было делом неблагодарным, и индеец явно устал в этом упражняться. Избрал другую тактику: не обращать внимания. Однако и она не работала. Бразилец упрямо называл друга Джозефом.
– Мы про экзамен по мифологии, – торопливо вмешалась Брин, стараясь предотвратить конфликт. – Тебе сколько осталось учить?
– Мифология – ерунда, – отмахнулся Нанду. – Главное, помнить, кто из богов был чей муж, а кто чей сын. А там уж всегда можно что-нибудь наплести. Миссис Дзагликашвили меня обожает.
Мара фыркнула от смеха, и сок чуть было не пошел у нее носом. Она вспомнила, как на последней лекции тучная грузинка Медеа Дзагликашвили, их преподаватель по мифологии, неистово орала на Нанду, наливаясь пунцовым, за то, что он все занятие шепотом рифмовал китайских божеств с нехорошими словами, не давая сосредоточиться остальным ученикам. Пожалуй, во всем Линдхольме было не сыскать преподавателя, который бы относился к бразильцу с минимальной симпатией, хотя сам Нанду был твердо уверен в обратном.
На самом деле, из всех учеников миссис Дзагликашвили выделяла именно ее, Мару. Сложно было понять, почему. Возможно, имя Тамара вызывало в женщине смутную тоску по родине, отчего она величала студентку Тамрико. А может, просто чувствовала интерес к своему предмету. В отличие от Брин, Мара не мучилась с зазубриванием билетов, а читала древние истории взахлеб, погружалась в причудливую вязь волшебных сказаний. И потому ей не составляло труда запоминать образы и имена, иерархию и генеалогию вымышленных существ. Ей хотелось в них просто верить, тогда как исландка во всем искала логику и практическую ценность.
Насытившись ужином и болтовней с друзьями, Мара направилась в свой домик. Ливень перестал, и теперь грязь смачно чавкала под ногами. Со стороны моря донесся протяжный гудок: Густав Петерсон, смотритель маяка, причалил к пристани на школьной яхте «Сольвейг». Он отплыл в Стокгольм за припасами еще рано утром, наверное, долго не мог вернуться из-за шторма. Мара поежилась: ей зябко было даже думать о неприветливой черной глубине соленых вод. Морская романтика ее не привлекала. Густав должен был забрать для Мары новую толстовку с высоким воротником, – других она не носила из-за ожогов, покрывающих шею. Их оставил пожар, в котором она чудом выжила еще младенцем и потеряла маму.