— Нет… Не узнаю.
— Я — Кужель. Твой кум Максим Кужель.
— А‑а‑а,— равнодушно протянул кум Микола.— Помню.
— У тебя хлеб есть?
— Есть, есть, вот бери…
Максим — в мешок. В мешке — сапожный товар, моток бикфордова шнура, три пары новых галош, сломанный телефонный аппарат, пачка почтовой бумаги, голова обвалянного в махорке сахара, пачка граммофонных пластинок, ременные гужи, синего хрусталя графин, и на самом дне — немного ржаных сухарей, с пригоршню хлебных крошек и один окаменевший коржик».
Тут уже прояснилась важная деталь для характеристики кума, раба своего хозяйства,— большой мешок, набитый не только нужными вещами, но и совершенно бесполезным барахлом. Однако и это было не всё: Артёма Весёлого не удовлетворяло место, где разыгрывалась сцена. Чтобы подчеркнуть индивидуализм кума, писатель уводит его из большого села, от людей — зачёркивает предлог «в» и пишет поверх него «за». Теперь первая фраза принимает такой вид: «За Оленичевом — в открытой степи — Максим наткнулся на кума Миколу». Дальше, заметив, что точное наименование места «за Оленичевом» является ненужным повторением ранее сказанного и не столь уж важного для эпизода, Артём Весёлый опускает его и начинает прямо: «В открытой степи Максим наткнулся на умирающего кума Миколу. Обняв объёмистый мешок, он сидел при дороге».
Итак, были найдены имя персонажа, место действия, написан разговор Максима с кумом, была найдена такая деталь, как мешок кума. Но Артём Весёлый чувствовал незаконченность эпизода, его слишком краткое, молчаливое завершение. Нужно было, чтобы мешок не заслонил человека, нужен был звук человеческого голоса. И писатель за словами «…и один окаменевший коржик» приписывает ещё строчку: «— Максим Ларионыч… Христа ради…— начал было кум Микола, но смерть»… Запись осталась неоконченной: слова кума ничего не значили, писатель слышал звук голоса, но не слышал слов. И начинаются поиски слов: «Скажи ты семейству моему…», «передай», «станица… Баба моя и всё семейство…» И наконец: «Максим Ларионыч… Христа ради… Станица… Чубарые волы… Баба моя… И всё семейство…— начал было кум Микола, но — последние удары кашля, хрип, всхлип и — готов.
Максим закрыл ему полные слёз остановившиеся глаза».
Эпизод вошёл в 3‑е издание романа «Россия, кровью умытая». Он завершил цепь представших перед глазами Максима Кужеля ужасных картин отступления.
Третье, дополненное издание «России, кровью умытой» (1935) значительно отличается от двух первых: добавлена новая глава «Смертию смерть поправ», объединены в одну главы «Над Кубанью-рекой» и «Крутая гора», количество этюдов увеличено до одиннадцати.