Ткань впалого живота разошлась; проступило скользкое, темно-вишневое мясо. Печень, осев, перевалилась через подвздошную кость и осталась лежать; легкий белесый дым без запаха тут же закружил вокруг; человек шел, не снижая скорости и оставляя за собой помидорные следы.
"Ни к чему оно мне," - раздумывал путник, и в этот момент грудь его низко загудела.
"Подводим итоги. Считаем цыплят, дружище. Следующее в очереди - я. Я просто безработный мясной насос. В камерах моих сгустилась шершавая ночь, и кровь, застоявшись, густеет и скоро станет черным липким порошком".
"Пожалуйста, - человек улыбнулся подслеповатой улыбкой. - Я ведь, даже если захотел бы, не смог тебя удержать, верно?"
"Верно, - отозвалось сердце, не особенно напрягаясь - одним лишь правым желудочком. - И легкие тебе ни к чему. Отпусти их со мной заодно, мы хорошо сработались здесь, в тебе..."
"Пожалуйста", - повторил человек, все так же сочась пресной улыбкой, и вложил себе в подмышечные впадины большие пальцы, а прочими, упершись в ребра, разъял грудную клетку. Оттуда выпорхнула гигантская мокрая бабочка целый слон, и крыльями ей были пятнистые скрипучие легкие, а телом бесформенный ком, и даже не верилось, что в прошлом этот увалень был славным повелителем огня.
Бабочку накрыло снежным сачком и вздернуло вверх, рывком унося в небеса - настолько неразличимые, что быть они могли как на расстоянии выстрела, так и в пределах достижения простертой руки.
"Пустое, пустое", - думал человек, вышагивая с чувством все большей легкости. Ему пришло на ум, что он называет пустым то, что покидало его в дороге; на деле опустошался он сам. Путнику стало любопытно узнать, насколько далеко может зайти этот процесс. Яички рассыпались в пыль, не успев попрощаться. "Ох!" - сказал человек, невольно останавливаясь и приседая: сухо выпрыгнули позвонки, сопровождаемые мертвой глистой спинного мозга - так называемой управляющей жилы. "Все?" - спросил человек, сидя на корточках и глядя под себя. Ему ответила тишина, и он выпрямился, несмотря на отсутствие привычного стержня. Встав во весь рост, он понял, что потерял глаза - выронил их, они сбежали, пока он тщился различить в игре поземки обретшие свободу кости.
"Ничего страшного, - уверил себя путник. - Пока - абсолютно ничего страшного. Здесь все равно ничего не видно".
Он ступил шаг, затем второй и третий, находя, что сделался более подвластным ветру. Теперь, по мере того как он продвигался вперед, вихри сгибали его податливую фигуру в любом угодном направлении.
С пальцев, с лица прохладными струйками стекали остатки соков.