, наверное, всё было в десять раз хуже.
Я повалилась на пол, чувствуя, как корабль покачивается на волнах. В темноте эти колебания казались более сильными и вызывали у меня тошноту. Papa застонал.
— Papa, лежи и не поднимай шума. Мы на корабле. Они не знают, что мы очнулись, — и вновь я попыталась оттолкнуться пятками, но не нашла на скользком полу никакой опоры, так что сдалась и осталась лежать неподвижно. — С тобой всё хорошо? — прошептала я.
— Я в норме, — сказал Papa, но его голос звучал слабо. — Ты знаешь, как долго мы находимся на этом корабле?
— Нет, — мы целиком и полностью находились во власти наших похитителей, даже если в броне мадам Буше и имелась трещинка. Сделать Джозефину нашим союзником будет непросто.
И теперь она находилась вне нашей досягаемости.
— Мег? — прошептал Papa в чернильной темноте. Мне хотелось бы потянуться к нему. Несмотря на нашу ссору, мне не нравилось ощущение разлуки.
— Что такое, Papa? — я закрыла глаза и позволила себе опустить голову на холодный металлический пол.
— Я так сильно сожалею обо всём, что случилось, — прошептал он, и его голос надломился. В моём горле встал ком. — Ты была права, осуждая меня. Я сам спровоцировал всё это и заслуживаю страданий. Но ты — нет.
— Ох, Papa, — мой голос сорвался, когда я произнесла его имя. — Ты же не знал.
— Но должен был знать. Чего я ожидал? Каждый день последних двух лет я думал о мальчике, очень похожем на Джорджи, но выросшем без отца. Теперь я вижу себя в Оноре, но эта ужасная маска искажает его. Теперь он монстр, в котором не осталось ничего человечного. Что это за жизнь? Это моя вина. Мне надо было жениться на Крессиде, даже если бы это погубило меня. Я хотел оставаться в неведении, потому что в то время ответственность за это не казалась моим бременем. Я не спрашивал. Я не хотел знать, и пока я не искал ответа, я мог притворяться, что на мне не лежит никакой ответственности. Тогда я не желал быть обременённым. Но теперь это моё бремя.
— У всех у нас есть своё бремя. Если бы ты женился на Буше, я бы никогда не появилась на свет, — сказала я, желая отвлечь его ум от страданий.
Он тяжело вздохнул.
— Действительно, и это была бы трагедия, моя изумительная девочка. Прошу, прости меня, — сказал он. — Даже если я сам себя никогда не прощу.
— Прощаю, — ответила я. — Конечно, я тебя прощаю.
— Спасибо, — прошептал он. — Мне было бы ненавистно думать, что я лишился любви своей единственной внучки.
— Но я не единственная внучка, которая у тебя есть, — я всматривалась в его лицо в темноте. Должно быть, он не знал о дочери Оноре.