— Он перестал быть моим отцом с тех пор, как вы сделали эту ужасную вещь с его лицом. Он больше не имеет своих мыслей, только подчиняется вам, — сказала Джозефина.
Громкий шлепок расколол тишину. Я быстро вдохнула через нос, затем принялась молиться, чтобы Буше не заметила, как я вздрогнула. Удар был сильным, и я ужасно сочувствовала Джозефине, хотя и радовалась, что Буше не ударила меня.
— Из тебя бы вышел толк, будь ты послушнее, — сказала Буше. — И если бы ты меньше походила на ту турецкую шлюху, которую ты звала матерью. Если бы не она, мой сын никогда бы не отправился на войну. Его бы никогда не ранили. Мне пришлось его отремонтировать. Он должен был с самого начала послушаться меня. Я всегда знаю, как лучше.
Джозефина не сказала ни слова. Я задавалась вопросом, думает ли она о том, какое слово выбрала её бабка. «Отремонтировать его».
Обувь Буше застучала по полу, и я ощущала его вибрацию щекой.
— Теперь Оноре стал идеальным сыном. Он верный, не задаёт вопросов и беспрекословно подчиняется. Не беспокойся, дорогая моя. Вскоре ни одной матери не придётся терять сына из-за войны. Я об этом позабочусь, — её шаги вновь застучали по лестнице, которая вела наружу. — Пошевеливайся!
Убедившись, что она точно ушла, я открыла глаза и завозилась с цепями.
— Джозефина, ты ранена?
Она повернулась ко мне, и одна сторона её лица покраснела, что было видно даже с её смуглой кожей. Я видела в её глазах ярость.
— Пожалуйста, — взмолилась я. — Ты должна нам помочь. Я знаю, что ты хочешь поступить правильно. Мы можем её остановить. Мы можем остановить их обоих.
Она сделала шаг в мою сторону, пока я силилась сесть. Она опустилась на корточки, балансируя на носках и глядя мне в глаза.
— Ничего я не должна, — она вновь встала, и моё сердце ухнуло в пятки. Она пересекла комнату, направляясь к бутылочке с хлороформом, и на мгновение я испугалась, что она ею воспользуется. Я никак не смогла бы её остановить.
Вместо этого она поставила ногу на нижнюю ступеньку. Затем повернулась и посмотрела на меня через плечо.
— Мой отец когда-то был хорошим человеком. Он лишь хотел обеспечить нормальную жизнь для меня и моей матери. Твой дед гордился бы им, если бы когда-либо потрудился его узнать, — она подняла подбородок, затем повернулась и пошла вверх по лестнице, забирая с собой лампу. — Теперь уже слишком поздно, — сказала она, когда свет исчез. Моя надежда потеряна.
Каждый день последних двух лет, должно быть, превратился в психологическую пытку для Papa. Такое чувство, будто нас захватил в заложники Каин. Травмированный Каин, которого собрали по кускам таким образом, которого Бог никогда не задумывал. Меня нервировало столь поразительное сходство Оноре с моим отцом. Для