Очень радостно было вспоминать Семену Григорьевичу, что большие и как чувалы, хотя совсем не первое это в женщине. А все же мед… К тому же у Лизки так надутые — ну настоящие, для материнства. Для детишек смастерила природа, на целый выводок, чтоб не голодали, ели-пили до рыготинки.
А живот не висит, хоть и дородный, да, и овалом, а сам овал с большим замахом. И в талии — руками перехватишь, ну сойдутся пальцы.
А как нагая войдет — глаз не сведешь, про кобелиное и забудешь. Свет в комнате — такая яркая она. Плечи узкие, но не хилые, как у барышень, и не толстые силой и работой, ак у баб. Ну картинка и есть… И не знаешь, на что глазеть. Ну картинка стоит. И хоть сотни раз езженная тобой, а прикасаться жаль и не хочется — до того хороша. Это как пригожее утро… А как волосы возьмет, распустит… И такая пригожая!.. Ровно из снега и льда, только горячая…
А соски уже нацелованные, накусанные ласково… набухнут, алым горят…
И противится сердце соединению — осквернение это красоты, насмешка над душой. Зачем случка? Выдумал же Создатель хреновину (Создателя помянул, а и забыл, что сам коммунист и, следовательно, неверующий).
И сколько бы ни мял, а такое чувство потом… ровно променял чудесное, Богово, прекрасное на собачество и стыдобу. Нет, сила мужская после, гордость, счастье, а в самой душе — обида на себя за скотство. Разве для того красота?..
И ничего нет: одна контрреволюция, допросы, расстрелы, кал под расстрелянными, моча… Будь она проклята, мировая контра! Однако без этого не народится счастье. Кто ж это сам дорогу уступит, свое отдаст, пусть и приграбленное? Чистить надо землю… Подчистим, дадим рабочим и крестьянам простор для новой жизни по чести и правде.
Любить станут люди, а не продавать ласки или браниться, клясть друг друга… Детей нарожают, в новых людей вырастут. Без унижений и нужды начнут разворачиваться дни.
И сильным, несгибаемым почувствовал себя после этих слов товарищ Чудновский, потер набритую башку, свел мысли на допрос. Надсадное это дело — новую жизнь ставить.
«Шингарев и Кокошкин, два экс-министра правительства Керенского, были зверски умерщвлены матросами в морском госпитале в Санкт-Петербурге, куда их перевезли из Петропавловской крепости, — напишет Локкарт. — Я близко знал обоих… Оба принадлежали к лучшему типу русских. Вся их жизнь прошла в беззаветном служении обществу… Революция развертывалась как по писаному. Ее первыми жертвами, как всегда, оказались демократы, больше всего верившие в здравый смысл народа».
Кокошкин был крупным знатоком международного права.