Фригидная для оборотня многоженца (Блэк) - страница 144

— Не надо меня оплевывать… Я не хочу… — меня сотрясает истерика, то ли от ее дикого хохота и безумного состояния, то ли от ужасных слов.

— А будешь! Непременно будешь! — тычет мне в лицо пальцем с обломанным наполовину ногтем, и облупившимся розово-грязным лаком. — Твой папаня, знатный плеватель. Видишь, до чего твою мать довел! Все его вина, ууууу, — начинает выть. Подползает обратно к столу и наливает в стакан выпивку. Жадно пьет. Потом снова опускается на пол и продолжает завывания. — Ненавижу урода проклятого. Всю жизнь под откос мою пустил. Вот, Вишка, смотри на мать и не повторяй моих ошибок. Как мужик достанет свой краник, как захочет плюнуть, всю жизнь изгадит. Оплюет так, что потом не отмоешься.

Я не хотела, чтобы мне ломали жизнь. Я не хотела завывать, так как мама. Я видела, как на работе в баре пьяные мужики тянули к ней руки. Как пытались ухватить. Она неизменно всех била по рукам. И говорила что это «грязные козлы».

И тогда я понимала. Они тоже хотят оплевать маму. А она не дает. И я должна держать оборону. Мальчики зло для девочки. Страх поселился в душе. Мамины установки засели глубоко и действовали, даже когда я о них забыла.

Я ведь выросла. И до сегодняшнего дня, пока с помощью Рэймонда не взглянула на свое прошлое со стороны, я не вспоминала о том разговоре и событиях. Он стерся из моей головы. Но оказывается, этот страх, шел рука об руку со мной всю жизнь. Хотя я всеми силами старалась вытравить детские воспоминания. Считала, что чем меньше буду помнить, тем мне легче будет в дальнейшем. Только кошмары прошлого меня не оставили. Они держали меня за руку. Порождали страхи. Отравляли мысли. Всегда.

Модель семейной жизни — это мать, обзывающая отца. Обвинявшая его во всех смертных грехах. И я ни на секунду не сомневалась. Я верила маме — папа во всем виноват. И пить мама начала от горя. Так она всегда говорила.

От отца всегда воняло. Он ходил грязный и где-то пропадал. А когда приходил, они с мамой начинали перебрасываться бранными словами. Потом мирились. Пили. Потом все начиналось опять.

Вскоре не стало мамы. Я осталась с папой. Родной человек. Единственный во всем мире. Пусть я побаивалась его. Уже тогда старалась найти ночлег вне дома. Но он по сей день остается моим отцом. Я его люблю. Он дал мне жизнь. И пусть я отдаю отчет, что ему не нужна моя любовь. Что в его проспиртованном разуме давно атрофировались чувства. Он мой отец. Родителей не выбирают.

После смерти мамы, к нам в дом стали захаживать женщины. Приносили спиртное. Папа выпивал и смотрел на них алчным взглядом. Тянул грязную руку. И говорил, что хочет любви. Вот так в моем сознании укрепилась убежденность, что любовь — это грязь. Незнакомые пьяные женщины, смрад нашего обшарпанного жилища. Это выглядит со стороны омерзительно и отталкивающе.