– Да нет, он трезвый. Сказал – городище копают.
– Да, газопровод потянут к Аношкам, а по правилам, сначала археологи должны пройти. Культурное наследие, все по закону. Куда ж деваться? Они ко мне приходили, документы показывали, открытые листы, что-то такое.
«Значит, правда, археолог», – выдохнула Нина.
– Вы мне здесь остановите, я вон там пройду, – попросила она.
– Зачем же огородами, я вас к калитке подвезу, – сделал барский жест Рыжов.
Нина едва заметно поджала губы, но настаивать не стала. Машина объехала ферму, крутнулась на пятачке и выехав на крайнюю улицу, подкатила к стоящему на отшибе двору.
– Спасибо, – торопливо распахнула дверцу фельдшер.
– Я вас подожду, – сладко улыбнулся Рыжов.
«Да, что ж за напасть!»
– Не надо меня ждать, Иван Павлович, – строго посмотрела на него Нина, и не дожидаясь ответа, побежала во двор.
Бабка Лушка Ковалева, как и следовало ожидать, занимала свой наблюдательный пункт у окна, и к досаде Нины, видела дорогущий джип.
– Это тебя доставили? – заговорщически подмигнула она, вошедшей фельдшерице.
– Иван Павлович на ферму ехал, как раз по пути было, – промямлила Нина. – Как Евгений Михайлович?
– Ой, ты не теряйся. Хороший мужик, свободный, хватать надо, – бабка Лушка через плечо Нины продолжила разглядывать не желавшую отъезжать от калитки машину.
– Он же старый… и толстый, – с раздражением тоже посмотрела через стекло Нина.
– А тебе прям красавца подавай, да от них одни слезы, от красавцев этих, – прошамкала беззубым ртом бабка. – Да и чего ж старый, самой-то сколько уж годков?
– Двадцать пять.
– Вот, самой уж далеко не семнадцать, – сказано это было таким тоном, что Нина почувствовала себя страшно древней, почти ровесницей самой бабке Лушке. – Мужчина состоятельный, солидный, – продолжала старуха, – жену бывшую в город сбагрил, квартиру ей там купил, дочь уже взрослая, в институтах учится. Домища у него какая пустой – без хозяйки стоит. Так чего ж теряться, такой долго один не пробудет? Люська Петрова уж вокруг него вьется. Нинка, не упусти, ой, локти кусать будешь.
– Пойдемте, Лукерия Тихоновна, Евгения Михайловича проведаем, – снисходительно улыбнулась Нина.
– Чего на него смотреть, не убежит? – отмахнулась старуха.
Нина на нее не сердилась: старший сын Ковалевых погиб, младший работал где-то на «северах», невестка с внуками приезжали редко. И Лукерья уже несколько лет в одиночестве стойко тянула груз забот о парализованном муже, нанять в помощь сиделку не было денег. И для этой пожилой, прижатой нищетой женщины материальный достаток был недостижимым идеалом благополучия, а все остальное – несущественными мелочами, с которыми можно и нужно мириться. Наверное, Нина тоже так будет рассуждать в свои восемьдесят с небольшим, а вот в двадцать пять сердце еще на что-то надеется и рисует рядом с собой уж точно не престарелого дядечку с баблом.