— Два светлых нефильтрованных, — просит Макс, я только киваю. — И водки триста.
— Я не буду.
— Будешь. Объявляю рабочий день законченным. А холостяцкую жизнь начатой!
— Сомнительный повод.
— Тогда за то, чтобы твоя рожа снова приобрела человеческий вид, а то последнюю неделю на тебя поступило две жалобы от клиентов, а это плохо влияет на наш рейтинг.
— Даже так…
— Ты все еще не можешь пережить, что твоя бывшая оказалась доктором Зло?
— Нет, это уже не трогает.
Я сжимаю в руках стакан с холодным напитком и смотрю, как Макс бодро опрокидывает в себя рюмку водки. Его печень когда-нибудь сдастся. Но это не мои проблемы, мои бьют по другому органу.
— Что тогда? Из-за девчонки?
Молча отпиваю пиво. Может, стоило водки.
— Что, так зацепила?
Есть ли смысл отвечать? Зацепила — слово, не вмещающее в себя весь спектр моих чувств, а то, что вмещает — произносить не хочется. Не для Макса.
— Тогда не понимаю, почему ты сидишь здесь со мной… то есть, я, конечно, превосходный собеседник, но серьезно, какого хрена ты повесил на себя это траурное выражение лица и тратишь здесь первые часы своей свободы?
— Слишком много лжи, слишком мало лет.
— Дебил ты, Горький. Второй недостаток быстро проходит, а первый…
— Я стоял там, как последний истукан, Макс. Одна — манипуляторша, вторая — паталогическая врунья. У нее ложь на лжи, понимаешь? Ну, как ей вообще доверять? Как узнать, что из того, что она говорила правда, а что — фантазия? Может, там все ложь, может, она вообще по-другому не умеет. А я второй раз на те же грабли…
— Ну, с Оксаной все понятно, я тебе ещё в институте говорил, что там полная клиника, но ты в эти ее котлетки вцепился, как доберман, блин… А вот с хрюшкой все неоднозначно. Может, от неразумности все? Сколько ей лет?
— Двадцать четыре. Детский сад, блин, — в горле сушит, в груди свербит, пиво не спасает.
— Так и отлично, ещё можно перевоспитать.
— Не уверен.
— А в чем уверен?
— Что хочу водки.