Так я узнал, что, оказывается, являюсь чьим-то господином.
– Но Гийом-то предложил ему сдаться! – не успокаивался поджарый.
Я подумал, что пора бы и мне вставить словечко.
– Уймись, – сказал я человеку со шрамом.
Он заткнулся. Причём сразу же. Глянул на меня со злобой, но тут же вперил взгляд в землю и отправился к мертвецу.
– Что с телом-то делать будем? – спросил я толстяка, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно естественнее. Почему-то казалось мне, что за это убийство меня схватят и посадят в тюрьму. С другой стороны, я защищался...
Но толстяк смотрел на происходящее под другим углом.
– Тело? А на что оно нам? Эй! – Он повысил голос. – А который тут гийомовский конь?
Когда поджарый, услыхав это заявление, повернулся и вперил в толстяка ненавидящий взгляд, толстяк всё так же буднично добавил:
– И доспехи с него снимайте и тащите сюда.
Я почувствовал, что что-то во мне противится этой идее.
– Не надо, – вмешался я. – Не надо нам его доспехов.
Поджарый мрачно уставился на меня, а толстяк удивился.
Но возражать не стал.
– Так уж и быть, – буркнул он. – Доспехи можете оставить себе. Но коня мы забираем! Так который конь-то, вороной, что ли?
– Угу.
Толстяк вопросительно поглядел на меня, но поскольку я не сдвинулся с места и ничего не сказал, сам подошёл к вороному, ухватил за узду. Тот злобно фыркнул и попытался укусить.
– Зовут как? – спросил толстяк.
– Зверюга.
Следующие десять минут толстяк пытался подружиться с этим злобным животным. Я предположил было, что кончится это тем, что конь лягнёт толстяка в брюхо, но ошибся. Через десять минут толстяк отвязал жеребца и гордо прошествовал с ним на «наш» край поляны.
– Справный конь, – сообщил он мне, привязывая жеребца на некотором удалении от двух других лошадей, очевидно наших, поскольку когда я подошёл к ним поближе, они отнеслись к этому спокойно, а гнедой жеребец даже дружелюбно фыркнул и ткнулся носом мне в плечо. Я похлопал его по шее. Кажется, мы были с ним хорошо знакомы.
Между тем проклятая память и не думала возвращаться. Казалось, ещё чуть-чуть, ещё одно случайное слово или какое-нибудь незначительное событие – и воспоминания всплывут наконец на поверхность сознания, и я вспомню и как зовут толстяка, и какую кличку имеет гнедой, и как, чёрт возьми, зовут меня самого! Но ничего не происходило, и уверенность, что пройдёт ещё немного времени и всё встанет на свои места, таяла, как ледышка на солнцепёке.
Я подошёл к толстяку.
– Слушай, – сказал я, решившись наконец на правду, – как тебя зовут?
Сначала он не понял, к кому я обращаюсь. Потом до него дошло, что я обращаюсь к нему, поскольку больше вроде бы не к кому.