— Мой молодой человек работает, мам, — наконец, говорю я. — Он вернется только в субботу вечером или даже в воскресенье, будет очень уставший. Так что не в этот раз.
Мама прячет «аптечку» обратно и осторожно интересуется:
— Ну и кто он?
— Он… мужчина в погонах, — улыбаюсь я.
— Ох, считай, что отец уже пожал ему руку. — Она с улыбкой закатывает глаза. — Ну и… что у вас?
Я помню, что соврала. Что в той версии событий я уже давно встречаюсь с новым мужчиной. И как минимум готова поделиться своим видением того, что между нами происходит.
— У нас все хорошо.
— Это ты будешь писать в своем статусе в инстаграм, солнышко, а твоя мать не заслужила, чтобы от нее отмахивались стандартными отговорками. Сколько ему лет? Чем занимается? Какие у него намерения?
Моя мама — попаданка из вселенной женщин прошлого века, и для нее намерения — это не пустой звук.
— Мам, мы просто встречаемся, узнаем друг друга. У нас первый том, — чмокаю ее в щеку и снова берусь за нож. Рублю яйцо в крошку, смахиваю в большую глиняную миску для смешивания. — Намерения — это том два. Или даже три.
Она слишком долго молчит, чтобы я не начала подозревать подвох.
Говорят, люди, пережившие удар молнией, способны чувствовать грозу до ее начала.
Я тоже «пережила». Я знаю, что она скажет.
— Ты сказала ему, солнышко? — Мама пытается отнять у меня нож, но я нервно сбрасываю ее руку и беспощадно кромсаю вареную морковь. — Йени, ты должна сказать.
— Нет! — Швыряю нож в раковину и убегаю в спальню, даже не помыв руки.
Не скажу. Никогда и никому не скажу.
Через десять минут мама потихоньку стучит в дверь, приоткрывает ее, ставит на тумбу стакан с водой, рядом кладет таблетку и выходит.
Я выпиваю успокоительное, переодеваюсь в пижаму и забираюсь под одеяло с книгой.
Буквы расплываются перед глазами. Хочется снова себя жалеть, вспоминать, как мне, вроде хорошей девочке, всю жизнь таскающей домой разную несчастную живность, «повезло» так, как лучше бы не везло никому. Я честно пытаюсь читать, чтобы хоть как-то вышибить из мыслей неприятные воспоминания, но они засели там колючками, и их проще забить поглубже, чем пытаться вытащить наружу и не сойти с ума.
Только через какое-то время, когда слышу звонок в дверь и приглушенный голос матери «У Йени опять срыв», голова становится тяжелой. В ней все равно слишком много грязи, но сейчас я смотрю на нее как человек в «резиновых сапогах» и уже не боюсь испачкаться. Можно даже прыгнуть в лужу и устроить показательные брызги.
Иногда во мне что-то щелкает и хочется испачкать своей болью всех вокруг.