— Это пройдёт, — показал я на своё лицо, предположив, что вид в зеркале её, мягко говоря, немного расстроил. Мало кому нравится, когда лицо выглядит так, словно по нему ударили веслом. Я потянулся, сдёрнул с полки над головой полотенце. Накинул ей на плечи.
— А это? — слегка опустила она руки и ткнула в повязку на груди. — Пройдёт?
Дьявол! А это?
В десятке неудобных вопросов я бы поставил его между «Почему люди не летают?» и «Это платье меня полнит?»
— Зря ты оторвала пластырь, — я делано нахмурился и поплотнее прижал отставший край повязки. — Теперь будет кровить. Только лишней кровопотери тебе и не хватает.
Она сморщилась от боли, когда, приподняв её локоть, я просунул под ним край полотенца, потом второй, и закрепил, чтобы прикрыть её наготу.
— Что это значит? — показала она кивком на грудь.
— Думаю, ничего. Просто узор.
— Узор?! У меня на груди вырезали просто узор?
Да, твою мать! Узор. А как ещё я мог исправить слово «СУКА»? Только скальпелем. Не спицами же вывязать. Шрамирование — работа тонкая и кровавая. И действовать надо было быстро. Пока края раны не схватились и по степени рубцевания в будущем не стало понятно, что было вырезано первоначально. Пришлось попотеть. Зои сделала четыре разных эскиза, чтобы замаскировать, скрыть паршивое клеймо. И я его вырезал, да, один из узоров.
«У» и «К» на нём соединились переплетениями косых линий, образовав по центру что-то вроде изысканного ромба. А крайние «С» и «А» превратились в буквы неизвестного алфавита. Вышло нечто готическое, интересное, сложное. Я бы сказал благородное. Красивое!
Но девчонка посмотрела на меня с отчаянием.
— Это останется на всю жизнь?
Дырявые пирожки! Да не смотри ты на меня так! Ну не умею я утешать девочек, ни маленьких, ни больших. И в гробу видал с ними нянчиться. Конечно, это останется на всю жизнь! Иначе в честь какого праздника я бы так заморачивался?
— Только зарубцуется и побелеет, — холодно ответил я.
И кто её знает о чём она сейчас подумала. В глубине её бледно-бирюзовых, цвета Тиффани, глаз я прочитал недоверие, но она промолчала. А я посмотрел на часы.
Зои. Я попросил её меня навестить. И у меня осталось не так много времени до её визита.
— Ты не возражаешь? — достал я из кармана стерильный вакутейнер: вакуумную пробирку, держатель, двустороннюю иглу. Пакетик с антисептической салфеткой. — Надо взять кровь до еды.
Она качнула головой. На укол даже не поморщилась. И всё то время, пока прозрачный пластик под давлением заполняла тёмная венозная кровь, отвернувшись, смотрела в стену.
— Я бы оставил это здесь, чтобы ты надела сама, — закончив, я приклеил, зажал сгибом её локтя марлевый тампон и протянул самую мягкую из своих старых футболок. — Но будет проще, если я тебе помогу. Терпи, будет больно.