Кира называла меня гением, когда все вокруг считали сумасшедшим. Считала великим, когда все вокруг — самовлюблённым и заносчивым. Она любила меня таким как есть, со всеми пороками и недостатками. Рядом с ней иногда мне даже казалось, что я нормальный. Не охваченный жаждой понять одну из самых сложных загадок человеческого организма врач, не одержимый изучением крови учёный, не озабоченный на поисках лекарства психопат, а просто страдающий редким недугом человек, который всеми силами хочет избавиться из него.
Когда-то хотел.
Всё это было до того, как её не стало.
Сейчас я одержим другим.
Два последних года я хочу только одного — найти ублюдка, что сбил мою жену и скрылся с места аварии, оставив её умирать, и… дальше фантазия уводила меня так далеко, что, пожалуй, не стоило об этом думать.
Я выложил на стол один из привезённых девчонкой пакетов с кровью.
Усмехнулся. Какая откровенная издёвка — иметь дело с сепарированным шлаком, когда вокруг миллионы людей превращают бесценный ресурс своего организма в кислый кисель из токсинов, холестерина и прочего дерьма.
Остальное поставил в холодильник прямо в коробке. А из нулевого отсека достал контейнер со стёклами. Заветная кассета, где лежали самые дорогие, самые редкие образцы открылась с мягким щелчком. Туда я вложил три полученных пробы. И хотя ощутил давно забытое желание сунуть одну из них в микроскоп сейчас же, чтобы подтвердить свой диагноз, сдержался.
Не сейчас. Не на ходу, с трясущимися руками. Посмотрю, когда голова будет достаточно проветрена от адреналина, а чувства осядут глубоким послевкусием танинов. Тогда и придёт их время — время образцов крови натуральной белокожей блондинки, что в принципе встречались в природе довольно редко. Время анемии.
Каждый учёный — сумасшедший, каждый сумасшедший — коллекционер, а каждый коллекционер — это безжалостная машина, охваченная единственной страстью — обладать. Обладать большим, лучшим, самым ценным, редким. Всем.
И я был одним из них.
Кроваво-красная жидкость наполнила хрустальный бокал на треть. Я покачал её, глядя на причудливые узоры, что оставались на стекле. Включил музыку. Встал у окна.
Солнце почти село. Проплывающие облака в гладком зеркале бассейна. Статуи античных львов, что молчаливо охраняли его по углам. Жёлтые фонари уличного освещения.
— За тебя, моя Кира! Моя боль и тоска. Моя первая и последняя любовь. За тебя! Где бы ты теперь ни была, клянусь, я отомщу, и ты, наконец, упокоишься с миром!
Меня передёрнуло от отвращения, когда жидкость смочила горло. Сильно совру, если скажу, что приятно. Скверный безжизненный вкус. Но это было лекарство. Или его подобие. Не удовольствие. Не кайф. Тупая необходимость, чтобы не сдохнуть. Как укол плохого инсулина. Как вдох пустого ингалятора.