Мой отец после этого так и не нашел работу и просто использовал свои льготы, чтобы пропить свою жизнь. Когда я возвращался домой из школы, он уже был пьян и зол, ожидая, что какая-нибудь мелочь подожжет его и без того короткий фитиль, чтобы он мог взорваться.
Я спросил маму, почему он такой, и она ответила, что это потому, что он видел какие-то ужасные вещи и у него помутилось в голове. Она сказала, что от выпивки эти ужасные вещи на время исчезают, но от этого его настроение немного меняется.
Что, по-моему, было преуменьшением.
Это заставляет меня задуматься, видела ли Агония в своей жизни какие-то хреновые вещи, и именно поэтому она такая, какая есть. Или, может быть, с ней сделали что-то такое, что сделало ее такой. Такая хрупкая, яростная и непредсказуемая.
Она все время выглядит такой обиженной. Сломленной и забитой. Побежденной.
Агония сладка, когда есть только она. Она напоминает мне о конфетах. Кислое, потом сладкое. В ее случае сладкое, потом кислое, потом снова сладкое. Как вращающаяся дверь настроений. Интересно, может быть, дело не в самом ее уме, а в ситуациях, с которыми ей приходилось сталкиваться в жизни?
— Можно тебя кое о чем спросить? — я наблюдаю, как Агония убирает битое стекло в ванной.
— Конечно, — говорит Агония, выбрасывая последние осколки стекла в мусорное ведро.
— Что с тобой не так?
Она наклоняет голову:
— Гм, ничего? — Я вижу, что она смущена, поэтому спрашиваю снова.
— Нет, я имею в виду, что с тобой, с твоей головой? У тебя какое-то расстройство или что-то в этом роде?
Мне стоило задать вопрос по-другому, потому что лицо Агонии вытягивается, и она выглядит обиженной после моих слов.
Она выпрямляется:
— Тебе потребовалось не так много времени, чтобы понять это, у меня биполярное и диссоциативное расстройства личности.
Черт возьми.
— Сколько тебе было, когда поставили диагноз?
— Десять.
— Родители водили тебя на обследование? — Я чувствую, что должен прекратить задавать вопросы, но я хочу знать. По какой-то непонятной причине я все еще хочу знать о ней всё.
— Нет.
— Тогда как же ты узнала?
— Ты действительно хочешь знать, Монте? — говорит Агония, прислоняясь к дверному косяку. Это все еще Агония, я вижу синеву. Но думаю, что своими вопросами могу подтолкнуть ее измениться.
Нет.
— Да. — Черт! Агония подходит к кровати и садится рядом со мной.
— Она убила моего отца, мама увидела, что мы смотрим на его безжизненное тело, вызвала полицию, и меня арестовали. Позже меня направили к психологу, который определил, что я психически больна. Меня отослали на восемь лет. Я ничего не помню о том, что она сделала, только небольшие образы из того, что она мне рассказала. — Агония трет лицо и сутулится, она выглядит раздраженной. — Она всегда все портит для меня, но еще она единственная, кто был рядом, когда я действительно нуждалась в ком-то.