Тяжко вздохнув, я сползла с постели и извлекла из шкафа шёлковый халат, когда-то подаренный Алкой "на случай торжественного повода". Правда, что это должен быть за повод, она так и не уточнила. Халат был вполне приличным, прикрывая всё, что нужно, и доходя ровно до колена. С чего вдруг взялось желание извлечь на свет позабытый предмет гардероба я так и не поняла. Пришлось убеждать себя в том, что “торжество” всё-таки имело место быть, ведь у меня теперь есть носки, те самые: первый и второй.
Я зациклилась, но будем честны, на это были все причины.
Прихватив с собой сотовый, я всё-таки выплыла в коридор. В квартире было тихо. Проверила девочек, которые безмятежно дрыхли по своим комнатам. Я даже позавидовать им успела — спят и ничего не знают про носки.
На всякий случай стукнула себя по лбу, в надежде, что орловские носки всё-таки оттуда вылетят. Не вылетели, поскольку сам Лёха никуда из моей квартиры не делся. Я бы даже рискнула утверждать совершенно противоположное — он и не думал никуда деваться, по-хозяйски расположившись на моей кухне.
Одетый, но босой Алексеевич Игоревич стоял у окна с кружкой свежесваренного кофе и смотрел немигающим взглядом перед собой. Застыла в дверях, не решаясь войти на собственную кухню. Так мы и стояли, как два истукана, пока он всё-таки не повернул голову, почувствовав моё присутствие.
— Привет, — едва слышно произнесли мы синхронно, после чего оба неловко улыбнулись. Стояли, переглядывались, не зная, что нужно сказать или сделать, словно только за минувшую ночь прошла целая вечность.
— Кофе? — включил “хозяина ситуации” Лёшка.
Я замялась.
— Вроде как нельзя.
— Прости, — стушевался он, и мы оба снова замерли в неловком молчании.
В памяти почти сразу же всплыли воспоминания о том, как я проснулась в одной постели с Лёшкой там, в Питерской гостинице, когда вымотанное тело и почти ничего не соображающий мозг долго приходили в себя, пока я разглядывала спящего Лёшку. А уже потом меня охватила настолько сильная паника, что я едва сдержалась, чтобы не разреветься прямо так — прижавшись к горячему мужскому боку.
Собиралась быстро, натягивая мокрое платье прямо на голое тело и гоня мысли о внешнем виде. Такси, должно быть в знак искупления ночных грехов, прибыло почти сразу. Помню, как сидела на заднем сидении, прижав к груди сумку, и боролась с приступами удушья.
Как, ну как можно было вновь совершить такую глупость?!
Уже в своей гостинице приняла душ, офигевая от всех тех ощущений, что всё ещё хранило собственное тело. Ему-то было хорошо, несмотря на усталость, а вот мне можно было начинать волком выть.