Открыв глаза и невольно поморщившись от боли в отекшей скуле, Лоуренс огляделся. Щелястый беленый потолок, древняя мебель и цветастые занавески на маленьком окне. За окном — закат. На тумбочке флакон с чем-то лекарственным, упаковка стерильного бинта, фаянсовая тарелка с использованными шприцами и тремя пустыми ампулами. На стуле — сложенная стопкой одежда. Новая, мужская, с магазинными ярлыками.
Что ж. Ему попался не только красивый и нежный, но и заботливый ангел. И он обязательно познакомится с ней поближе. Очень-очень близко.
Пока же надо одеться, найти туалет и раздобыть телефон. Его-то телефон наверняка забрали боевики вместе с бумажником, часами и кольцами. Толку им от его телефона не будет, чтобы взломать защиту нужен минимум хороший хакер. А вот Грег Смитсон, не получив положенного сообщения утром и услышав при звонке «абонент недоступен», наверняка уже ищет коллегу с собаками.
— Добрый вечер, мадам, — со всей возможной вежливостью поздоровался Лоуренс с хозяйкой дома.
Она обнаружилась на кухне, а кухня — по запаху капусты и мерному стуку ножа о дерево. И выглядела совсем не так, как Лоуренс ожидал. Никаких уродливых цветастых юбок и растянутых кофт с люрексом, которыми щеголяли местные кумушки. Никаких крашеных кудряшек и неохватно-сферических фигур. Мадам домохозяйка была одета в спортивный костюм, волосы повязывала косынкой на пиратский манер, имела почти военную выправку, сухощавую фигуру и ловко рубила капусту здоровенным тесаком. Почему-то Лоуренсу показалось, что именно так выглядели члены русского сопротивления времен второй мировой. Партизаны. Да, точно. Мадам так и хотелось назвать этим вкусным и ярким словом «партизанка».
— А, проснулся, — ворчливо отозвалась мадам. — Крали твои ушли на променаду.
Лоуренс с трудом сообразил, что крали — это девушки. Его девушки. А променада, видимо, прогулка.
— Спасибо. Не найдется ли воды?
— Найдется, садись, — буркнула партизанка и после секундного размышления отложила тесак, налила ему кипятку из стоявшего на древней газовой плите чайника, а следом придвинула коробочку дешевого чая в пакетиках и сахарницу. — Что ж ты, милок, Яну-то обижаешь? И умница, и красавица! Смотри, будешь квасить дальше, уведут!
Лоуренс только тяжело вздохнул вместо ответа (не знаешь, что говорить — слушай) и утопил пакетик в горячей воде. Назвать получившуюся бурду чаем у него бы язык не повернулся. Зато тонкие крупные панкейки, в России называемые «блины», положенные домохозяйкой на тарелку и пододвинутые к нему, пахли божественно!
Ими Лоуренс и занялся, слушая укоризненную речь мадам и вставляя в паузах виноватые междометия. Хоть в голове и шумело, а русский язык казался особенно сложным, извлечь из реплик кое-какую полезную информацию он смог. Во-первых, его подобрали две сестры, приехавшие из Москвы. Одну из них звали Яной, и она-то и была «его девушкой». Может быть даже его прекрасным ангелом.