М-да.
Этот сукин сын, простите, дорогой коллега Грег, до пенсии бы его подкалывал. И на пенсии — тоже. Если бы дожил.
Так что партизанку Клаудию Лоуренс готов был встретить искренней благодарностью. От всего английского сердца.
— Клавдия Никитишна, это вы? — с надеждой и сомнением спросил он, когда треск малиновых кустов приблизился.
С надеждой — понятно, а вот сомнения вызывал слишком тихий и деликатный треск. Партизанка Клаудиа ходит тяжелее, к тому же кряхтит при ходьбе. И пахнет, как и положено владелице хозяйства, курящей ужасные русские папиросы «Беломор». Сейчас же запах кур едва доносился до Лоуренса со стороны курятника, а табачной вони не было вовсе.
Лишь бы не какое-нибудь местное зверье, подумал Лоуренс, когда густые малиновые кусты рядом с ним шелохнулись. Не хватало только удирать от какого-нибудь бешеного енота без сапог и по уши вывалявшись в грязи.
— Не Клавдия Никитишна, — послышалось недовольное. — Всего лишь я.
И из зарослей вышагнула Она. Ангел Небесный. Сдула с глаз непослушную золотую прядь, уперла нежную ручку в бок и критически осмотрела Лоуренса с головы до ног.
Лоуренс выдохнул. Конечно, стыдно, когда тебя, бывшего полевого офицера, спасает из болота любимая девушка, но все лучше, чем бесславно сгинуть в русском малиннике и пойти на удобрения.
— Яна, прошу прощения, кажется, я немного застрял… Осторожнее, здесь очень мокро!
Ангел Небесный скептически осмотрела его с головы до ног, фыркнула и протянула лопату.
— Что за лоси пошли, в болоте тонут. Давай малину, Фа-арик.
Пока Лоуренс спасал кирзу и собственную гордость из болота с помощью лопаты, Яна ела малину из бидона, чем ужасно его отвлекала, и о чем-то напряженно размышляла. Так напряженно, что между идеальных темных бровей образовалась вертикальная морщинка. Которую невероятно хотелось разгладить собственными губами.
Что Лоуренс и сделал, едва выбравшись на более-менее сухое место.
Только почему-то Яна вместо того чтобы ответить — о, как горячо она отвечала ему на кухне всего лишь этим утром! — нахмурилась, уперла ладонь ему в грудь и отступила на шаг.
— Идем в дом, — велела она, разворачиваясь на месте и задевая его по груди взметнувшейся косой.
— Яна, я тебя не понимаю. Что изменилось с утра?
— Все, — буркнуло прелестное видение, с легкостью шагая по болоту.
В то время как он сам опять увязал при каждом шаге.
Только тут до Лоуренса дошло, что легкость эта какая-то неестественная, и он опустил взгляд вниз.
Что ж. Русские — непобедимы. Кому, кроме русских, пойдет летом в малинник в снегоступах?
Он невольно улыбнулся. Все же Яна — чудо! У нее изумительно оригинальное мышление! Еще бы понять, что она имеет в виду под «все» и изменить это «все» обратно. Потому что отступать он категорически не намерен.