У ворот Горы по-прежнему стояли оружники Свенгельда. Но Прекраса лишь сделала знак рукой, и они растворили ворота. Прекраса чувствовала их недоверчивые взгляды, когда она ехала по тропе в сторону устья Лыбеди и Киева перевоза. Ей было все равно, что они подумают. Теперь она как будто смотрела на землю и все ее заботы из глухого далека.
Берег был залит водой, подступавшей к избушке перевозчиков. «Я знаю – и не я одна…», – бросила Ельга в тот день, когда Прекраса пыталась сосватать ее за Кольберна. Прекраса ни разу не видела, чтобы во время ее бесед с водой возле избушки мелькал кто-то живой. А ее, выходит, видели. И не молчали об этом. Она могла бы попросить духи перевоза, чтобы вода поднялась и смыла дрянную избенку… если бы ей и это не было все равно.
Не желая спускаться на топкий, грязный берег, Прекраса осторожно направила кобылу в воду. Та шла осторожно, принюхиваясь. Прекраса не подгоняла ее, позволяя выбирать безопасный путь: под мутной водой могли быть ямы, камни, коряги. Вода дошла лошади до подплечья, и Прекраса уже подбирала ноги, чтобы их не замочить, когда решила остановиться. Прибрежные ивы все еще были впереди, но и берег отодвинулся достаточно.
Сидя в седле, Прекраса отпустила поводья. Привыкшая к ней лошадь стояла смирно. Прекраса размотала платок, сняла волосник и распустила волосы. Расплетенные пряди упали ниже брюха лошади, до самой воды. Так же касались воды, перетекая в нее, волосы Девы Улыбы, когда та явилась ей в виде всадницы с лягушачьими ногами. Вспомнив о том дне, Прекраса замерла, пытаясь различить их двух: она – Прекраса? Ельга Прекрасная, как звал ее Ингер, княгиня киевская? Или она – Улыба, владычица перевоза? Берегиня, госпожа судьбы? Река судьбы уже почти растворила ее, и Прекраса, никогда не боявшаяся утонуть, сейчас судорожно втягивала ноздрями воздух с запахом растревоженной воды.
Так давно Прекраса не видела собственных волос при свете дня, что взглянула на них с удивлением. Ее поразила их красота этих волнистых прядей: светло-русых, густых, блестящих. Казалось, они должны поседеть, как зима, омертветь, как мысли в голове под ними. Но нет – волосы двадцатичетырехлетней княгини были молоды и сильны, как им и надлежало. Да, эта весна у нее двадцать четвертая. Та, когда она встретила Ингера, была шестнадцатой – так сказала мать. С тех пор прошло восемь лет. Берегиня у брода обещала ей семь, этот год она живет уже в долг. Но даже жадная до чужой жизни русалка не скажет, будто Прекраса мало заплатила за лишнее время.
Из сумочки на поясе Прекраса достала гребень белой кости. Она расчесывала волосы, глядя, как струятся у лошадиных ног мутные весенние воды Днепра, и ей казалось, что их-то она и расчесывает.