— Боюсь, тебе придется еще не раз поднапрячься, чтобы усмирить мое недовольство твоим поведением, Гриэль. Пожалуйста! Ты единственный здесь самый родной и близкий для меня человек. Если и ты пойдешь против меня…
— Никогда! Никогда в жизни я не предам тебя, Дагнар! Клянусь всем, что мне дорого! Кровью наших родителей! Я буду с тобой до последнего вздоха!..
— Я очень на это надеюсь!
Ее страстного голоса и горящих фанатичным пылом глаз хватило для меня предостаточно. Хотя что-то определенно изменилось. Когда я целовал ее в горячий лоб, то уже не испытывал, как прежде, той особой связи и исключительных чувств, которые просыпались во мне в подобные минуты (и даже в схожие ссоры) почти что пьянящими эмоциями и ощущениями. Я словно намеренно отгородился от них, поскольку все еще был недоволен ее поведением, прекрасно понимая, на что она способна и до чего готова дойти, чтобы сделать все по-своему.
Правда, когда через несколько минут после ее ухода в мои покои вошло несколько теоросских наложниц в одеждах местных служанок, я в коем-то веке позволил себе больше не думать о событиях последних часов, переключаясь на более приятную для себя волну. К тому же, воспоминания о горячем поцелуе Илларии вновь вспыхнули в моем сознании не только пережитыми моментами случившегося, но и осязаемыми следами ведьмы на губах и коже. Не говоря уже про ей вкус и запах. Причем настолько живо, что мне пришлось насильно себя сдерживать (и далеко не в первый раз), чтобы не сорваться с места и не отправится обратно в покои императрицы.
Треклятая ведьма! В жизни бы никогда до этого не подумал, что однажды стану ее защищать перед собственной сестрой. Может Гриэль действительно права, и я все- таки пал жертвой чар этой неугомонной чертовки? Хотя… клянусь всеми живыми богами, я не чувствовал в ней ни капли скрытой для себя угрозы. А ее поведение… Да, порой она вела себя чрезмерно вызывающе и даже вроде как делала вид, будто что-то от меня скрывает и себе на уме, но в остальном — ее невозможно было в чем- то уличить, с какой стороны не подступись. Она не проявляла ко мне ни агрессии, ни антипатии, ни каких-то открытых желаний отомстить мне или всадить в спину нож. А ее поцелуй…
Я был уверен на все сто — в нем не чувствовалось никакой наигранной фальши. Она на самом деле целовала меня с неистовой страстью и жарким пылом, какие невозможно подделать с ходу и тем более в подобном ей пьяном состоянии. И вспоминая об этом теперь, я не мог не желать продолжения столь же сильно и остро, как и тогда, когда отвечал на поцелуй Илларии на глазах столь огромного количества свидетелей.