Она чувствовала себя лучше.
Её эйсар был ярче, и я понял, что теперь она миновала опасную точку. Я моргнул несколько раз, чувствуя, как тихо исчезает камень, последние несколько недель лежавший у меня на душе.
Мойра наклонилась, чтобы поцеловать меня в щёку:
— Я знала, что она не умрёт, Папа.
Эти слова шокировали меня, и я позволил этому отразиться у меня на лице:
— Кто вообще что-то говорил про умирание? — осведомился я. Эти страхи я тщательно держал при себе.
Мойра наморщила носик:
— Иногда ты не очень хорошо лжёшь.
— Если ты знала, то почему не спрашивала меня об этом? — спросил я, одновременно вспоминая, что Мэттью-то как раз спросил. — Возможно, я бы тебя успокоил.
— Тебе и так было, о чём волноваться, — был её ответ.
Мои дети скрывали свой страх, чтобы защитить меня. Я задумался, откуда они этому научились. «Я сам же в этом и виноват». Отставив чашку в сторону, я встал, и крепко обнял Мойру:
— Иди, расскажи брату, — сказал я.
— Он уже знает, — ответила она.
— Так ты мне последнему рассказала?!
— Это он мне рассказал. Его же смена была, — невозмутимо ответила она.
— Его смена?! Вы что, дежурили посменно? — воскликнул я. И снова — никогда нельзя недооценивать молодёжь. — И ты ждала, чтобы уведомить меня последним.
— Ты спал. Я хотела разбудить тебя пораньше, но Мэттью посчитал, что тебе нужен был отдых, — с улыбкой сказала она.
Её слова заставили меня задуматься, кто о ком тут вообще заботился последние несколько недель. Я думал, что это я заботился о своей жене и детях, но, судя по всему, частично ситуация была обратной.
Тут Мэттью вошёл снаружи, неся мёртвого кролика — предположительно, на ужин. Глядя на свою сестру, он сказал:
— Я вижу, Папа проснулся, — произнёс он голосом, тон которого ясно передавал его предвкушение моего удивления.
— Надеюсь, вы двое осознаёте, что я — всё ещё молодой мужчина. Мне не нужно, чтобы вы приглядывали за мной как парочка чрезмерно озабоченных моей защитой пастухов! — твёрдо сказал я им.
Мой сын со вздохом закатил глаза, и понёс свою добычу на кухню. Мойра лишь улыбнулась, а потом протянула руку, чтобы погладить меня по голове:
— За тобой нужен глаз да глаз, а Мама устала.
Я одарил её своим лучшим сердитым взглядом.
— Ты голодный? — спросила она. — Ты всегда сердишься, когда голодный.
Наш разговор был битвой, в которой мне не суждено было победить, поэтому я старательно проигнорировал её. Отпив чая, я встал, и пошёл искать Пенни. Она была моей единственной надеждой на союзника против плетущегося вокруг нас дьявольского заговора.