Линия наша, в это время, имела сильные и свежие резервы, а потому не предстояло никакого затруднения в сборе десяти сотен кавалерии при 6-ти конных орудиях и 20 станках конно-ракетной команды. Вследствие этого, еще в сумерки мы выступили прямо через Псеменский и Длинный Леса к Надеждинскому, а шести ротам пехоты при дивизионе пешей артиллерии и двух сотнях казаков, велено было идти форсированным маршем по открытой местности за Лабой в ее низовья. Мера эта обманула зоркость горцев, и они, следя за пехотой, не заметили, как мы пробрались до зеленчугских высот и расположились в тылу неприятеля, уже обложившего укрепление и приготовливавшегося к штурму.
Скверная осенняя ночь спустилась на землю. Мелкий, как из сита, дождь, сквозь густой, волнистый туман, совершенно закрывал пространство между нашим бивуаком и неприятелем. Костры тусклыми красными пятнами светились по линии, а черные тени, как привидения, двигались вокруг огней.
Пластунам Мезинцову и Зимовину велено было пробраться в Надеждинское, и дать знать о нашем приходе. Диспозиция для предстоящего боя была готова.
Занималась заря, когда отданы были последние приказания. Костры едва тлелись… Туман рассеялся… Утро совсем наступило; блестящее солнце облило ярким светом бивуак.
Вдруг вдали раздался выстрел пушки. Встрепенулись все, и трубы по всей линии затрещали тревогу.
Звучным, полным голосом скомандовал начальник линии: «К коням! садись!».
Так как много славных подвигов было совершено лабинцами, то я считаю необходимым обрисовать личность основателя этой линии, генерал-майора Петра Аполлоновича Волкова, который с чином ротмистра в течение десяти лет оставался неизменным и славным деятелем, составившим громкую славу линии, и поселил страх среди горцев. Он вплел не один листок в победный венок кавказской армии.
Богатый ярославский помещик, московский студент, начавший службу в гусарах, П. А. Волков заявил себя, как храбрый и дельный офицер, еще будучи адъютантом знаменитых кавказских генералов: Гурко, Граббе и Засса. Выше среднего роста, могучий стройный стан его, казалось, весь был соткан из мускулов; открытый лоб, большие, прозрачные темно-серые глаза дышали благородством и, вместе, непреклонностью воли. Резко очерченный прямой нос придавал что-то сурово-важное его лицу, тогда как мягкий абрис губ и добродушная улыбка говорили другое.
Храбрый рубака, великолепный стрелок, лихой наездник, он был любил и уважаем всеми: совет его, не говоря уже о приказании, был законом для нас. Это была одна из тех счастливых личностей, который берут, как дань, общую любовь и уважение, и невольно внушают страх малодушным и негодяям…