Панадеро одним махом отбросил винный кувшин. Его лицо побагровело, и, дрожа от ярости, он ответил:
- Что вы себе позволяете, дон Мигель Перанса?! Выстрел из лука... Думаете, что вы имеете право безнаказанно меня оскорблять? Если вы боитесь, то кто вас держит? Вырубите себе палку и отправляйтесь в Бомменеде! Там вы будете в безопасности! У вас для этого еще есть время!
- Капитан Панадеро, не заходите, пожалуйста, слишком далеко! Может быть, вы вспомните о том, что однажды я уже разломал вашу шпагу на части. Может случиться, что в следующий раз этим не закончится! - раздраженно ответил дон Мигель.
Панадеро вскочил.
- Это, должно быть, угроза? - закричал он. - Что может помешать мне заставить одного из всадников привязать вас к хвосту его лошади и отправить вас в Бомменеде? Рассчитывайте на то, что еще до захода солнца я предоставлю вам честь поднять против меня шпагу!
И, не взглянув на молодого офицера, он повернулся к людям у костра, которые замолчали в предчувствии драки между офицерами. Он приказал охране:
- Огонь должен ярко гореть всю ночь. Четыре человека должны стоять на посту. За своевременной сменой караула будет следить дон Мигель Перанса. Тот, кто боится нападения и не может заснуть, пусть составит компанию дону Мигелю! Все остальные пусть вытянут свои усталые ноги, и я желаю вам хорошего сна!
С этими словами капитан повернулся к своему офицеру и приказал юноше принести ему несколько попон. Он завернулся в них и через несколько минут заснул.
У большинства воинов после того, как они наелись, прошел сон. Наступили сумерки, птицы пели свои последние песни, тихо потрескивал огонь. Дым столбом поднимался ввысь. Люди молча лежали у костра, в то время как постовые, опершись на копья, стояли в кустах у края поляны и внимательно всматривались в совершенно темный лес. Кто-то у костра запел андалузскую песню, и вскоре к нему присоединились другие голоса. Сначала это были древнеиспанские напевы; затем послышались грубые голоса, а потом последовали песни, высмеивающие гезов и самого ненавистного врага - принца Вильгельма Оранского.
Дон Мигель слушал их, опершись спиной на стену. Он качал головой; он все же не мог понять, почему его начальник так беспечен, а его люди ничуть не соблюдают тишину. И личное оскорбление, нанесенное капитаном, доставляет ему много хлопот. Когда шум и пение всадников стали громче, капитан Панадеро проснулся, приказал певцам допеть начатую песню до конца, а затем успокоиться.
- Пойте громко и отчетливо, чтобы вас можно было слышать на тысячу миль в округе!