Куда ведут дороги (сборник) (Лялин) - страница 7

Его томило и грызло, что борьба идет не на равных. Он не мог ничего противопоставить этой злой оккультной силе. Как марксист, он считал все эти разглагольствования нелепыми бреднями, поповскими фикциями. Однако со временем он убедился, что эти бредни материализовались и воплотились в мощный стальной таран. Он был недоучившимся семинаристом, променявшим Христа на коммунистические иллюзии Карла Маркса. А эти иллюзии оказались бесплодными и привели его – диктатора – к тому, что он сейчас имел. «Черт бы побрал этого старого волосатого еврея, за которым я побежал, как мокрогубый теленок». Он с ненавистью покосился на большой, висевший на стене портрет бородатого классика, рухнул в кресло и схватился за голову: «Вай ме! Что делать? Что делать?!» На него шел сам ад! И он стал думать: все ли ресурсы страны на борьбу с врагом мобилизованы? Не остались ли еще какие-то скрытые резервы? Кажется, что все подчистую было взято и учтено. Да! Осталась только едва живая Православная Церковь с ее блистательным девизом, что и врата ада не одолеют ее!

А раз так, то остается проверить слова Христа, насколько они верны. И если действительно довериться Христу, то страна будет спасена вместе со спасительницей Церковью.

Диктатор не был сентиментальным человеком, но вместе с размышлениями о Церкви на него повеяло ароматом юности, вспомнились года, проведенные в стенах Тифлисской семинарии. Перед ним поплыли образы далекой юности: семинария со своеобразным укладом жизни, степенные священники-преподаватели с тугими косичками волос, горячие, истово верующие друзья-семинаристы. Весна в Тифлисе, цветущие сады, торжественная, душу пронзающая Пасхальная служба в кафедральном соборе «Сиони», от древности по пояс ушедшем в землю. Диктатор, в умилении повернувшись к востоку и возведя к небу коричневые с желтоватыми белками глаза, стал, как в детстве, шептать краткую грузинскую молитву, которой научила его мать: «Упалоше ми цале, Упалоше ми цале». Он вспомнил грузинских святых, на которых веками опирался и уповал его родной народ: Цминдо Георгиос, Цминдо Нино, Шио Мгвинский, Исе Цилканский; Иосиф, епископ Алавердский, Исидор Самтавинский, Стефан Хисский. Ему стало жалко себя, покойную мать, слезы скупо скатывались по коричневым рябым щекам. Но на душе стало легче. В детстве ему мать всегда говорила: «Сынок, я хочу, чтобы ты выучился на священника, и ты сам будешь наставлять наш народ в Законе Божием, а благодарный народ будет целовать твои руки».

Может, так и надо было поступить, как велела мать. И другой диктатор расстрелял бы его за веру во Христа и уложил в братскую могилу. Но, к сожалению, это он делал сам, почти полностью истребив Православную Церковь в стране. Помилует ли его Бог (если Он есть), когда он в покаянии возродит Церковь? Диктатор резко ударил пальцами по раскрытой ладони (характерный грузинский жест) и прокричал: