– В расположении войск я не был, шел по дороге и все.
– Господин офицер спрашивает, по чьему заданию ты разведывал военный объект германских войск?
– Ничего не разведывал. Никакого военного объекта не знаю. Я сирота, родители без вести пропали. Хожу к родственникам на жительство. То у одних поживу, то у других, кормиться как-то надо.
– Зачем ты сворачивал с дороги и пытался проникнуть на территорию военного объекта?
– Никуда я не хотел проникать. Зачем мне военный объект? А с дороги сворачивал, потому что живот болел… не на дороге же… это делать…
– Я-я, – понимающе кивнул офицер. – Но ты не вернулся на дорогу сразу, ты шел вдоль ограды военного объекта. Зачем?
– Белку видел и дятла, вернее, их следы. Поймать хотелось…
– Яволь, – опять согласно кивнул гауптман и что-то краткое и резкое сказал солдату с винтовкой.
И ярко озарился блиндаж, и в нос жаром ударило, и в голове зазвенело. А потом тьма и круги серые с золотистыми ободами в этой тьме поплыли. Очнулся Микко на полу, в голове сумятица, по лицу, из разбитого прикладом лба, кровь течет. Солдат с винтовкой в руках тут же стоит, смотрит выжидающе на гауптмана, команду ждет. Гауптман на них не смотрит, зачем-то кинжалом резиновый кордовый с толстыми стенками шланг вдоль на две части разрезает. Разрезал до середины, и каждую половину еще надвое вдоль распустил. Положил на стол. Опять что-то пролаял переводчику.
– Господин офицер говорит, что ему все известно о твоей шпионской деятельности. Ты подлежишь суровому наказанию от германских властей. Но господин офицер дает тебе шанс облегчить твою участь – ты должен сам обо всем чистосердечно рассказать.
– Я ни в чем не виноват. Я сирота, у меня родители без вести погибли… – оговорился Микко и даже не заметил оговорки.
Гауптман опять бросил короткую команду солдату. Тот отставил винтовку к стене, смахнул мешок и его содержимое на пол, схватил Микко за шею, задрал рубашку на голову и повалил животом на ящик. Другой солдат прижал ноги к полу, и спину мальчика ожгла резиновая кордовая плетка о четырех хвостах. И не успел дух перевести от первого удара, как последовали и второй, и третий, и последующие. Их Микко считать уже не мог, боль отнимала силы и мутила рассудок. Хотелось только одного – остановить боль.
– Дяденька, не бейте меня… я ни в чем не виноват… я сирота…
Удары приостановились.
– Господин офицер говорит, тебя будут бить, пока ты чистосердечно не признаешься.
– Я ни в чем не виноват…
Избиение продолжилось. Через каждые три удара пунктуальный немец приостанавливал экзекуцию и требовал: