Земский начальник 3 участка СПб уезда (подпись неразборчива).
– Дедушка из-под ареста бежал и целый год жил на нелегальном положении, – не без гордости добавила бабушка Лиза, забирая у Микко выписки. – Тогда Вейно, твой папа, был совсем маленьким, шестой год ему шел. А потом по заданию партии дедушку направили в Петрозаводск. В семнадцатом году летом я к нему переехала, а дети остались в Петрограде. Варя к той поре замуж вышла, а Вейно в паровозном депо слесарем работал. Пробовали его к революционной работе привлечь, но он ничем, кроме машин и техники, не интересовался, книжки читал только про автомобили, паровозы да аэропланы.
Бабаксинья и бабушка Лиза совсем не были похожими, даже внешне.
Бабаксинья высокая, полная, одним словом – большая. Спокойная и ходила степенно. Особенно после того, как поправилась больная нога и она сменила своего «коня»-клюку на высокий, чуть не до плеча, посох. Некоторые из деревенских даже Марфой Посадницей пробовали ее наречь, но прозвище не привилось, потому что не было в ней властности и желания судить или навязывать свое мнение. Приходящим к ней посоветоваться о житейских разладах и неурядицах она говорила, что человек слаб и надо быть снисходительнее к людям, многие-де и рады бы других не обижать, да совладать с собой не могут, срываются. А лучше всего поискать свою вину в происшедшем, потому что при всяком раздоре виноваты обе стороны, а больше виноват тот, кто умнее и добрее, у него больше возможностей ссору предотвратить.
И те, кто стремился отыскать корни конфликта и найти выход из трудного положения, к ней шли, а желающие пожаловаться на судьбу или переложить вину на другого проходили мимо.
Бабушка Лиза, в противоположность Бабаксинье, худенькая, невысокая, летом ходившая в рябеньком, завязанном на затылке платке, была в курсе дел и проблем всех соседей, а что касается женской половины, то всей деревни, и охотно раздавала наставления и указания по любой жизненной проблеме. Случалось, не стесняясь, шла на двор к провинившемуся односельчанину и на его же территории так его чихвостила, что тот только кряхтел да поворачивался. За то и прозвище по деревне носила: Лийса-прокурор. Знала о прозвище, но не обижалась и не протестовала – оно тоже давало свои плоды, удерживало иных от неблаговидных поступков.
Подопьет не в меру какой-нибудь мужичок, вспомнит, как жена ему утром перечила, взыграют в нем кровь и мужская гордость, вздумает проучить вожжами свою дерзкую и непокорную половину, но посмотрит в сторону двора бабушки Лизы и остановится: