Следили за светомаскировкой и вели среди жильцов разъяснительную работу о мерах противопожарной безопасности.
Увы, но от неосторожного обращения с огнем, пожаров в блокадном Ленинграде случалось гораздо больше, чем от вражеских зажигалок. И от халатности, и от неумения, и от беспомощности. Огонь разводили и в буржуйках, и на листах железа или на кирпичах, кто на чем приспосабливался. От таких очагов сухой паркет, выдержанная древесина мебели и одежда вспыхивали легко и быстро. У обессилевших от голода людей порой не хватало сил не только загасить огонь, но и позвать на помощь. Погибали в огне сами, с ними выгорали квартиры и этажи, а случалось и полностью дома.
В зиму сорок первого – сорок второго годов помогали подбирать на улицах ослабевших, упавших на мостовую или присевших отдохнуть на сугроб и уже не могущих встать. Поднимали, поддерживая, вели их в домоуправление, в дворницкие, в квартальный штаб МПВО, в кипятильные, туда, где тепло, где человека отогревали, отпаивали горячим кипяточком, а если были у него с собой карточки, то отоваривали их и подкармливали. Случалось, не было у человека сил идти с улицы даже с помощью ребят, тогда укладывали его на саночки и везли в тепло. Скольких ленинградцев так спасли от верной гибели Степан и его товарищи, одному Богу ведомо.
Умер он, нет, правильнее сказать – погиб, мучительной смертью. Бомба срезала фасад дома на Моховой, в котором он жил на пятом этаже.
Когда осела пыль, внутренности уцелевших квартир открылись, будто театральные декорации.
С жутким криком катился по полу вспыхнувший от упавшей буржуйки и разгоревшийся факелом человек, докатился до края уцелевшего пола и упал вниз с последнего этажа.
Девчонки из МПВО бросились тушить упавшего, но потушили мертвеца – разбился насмерть.
– Отмучился, сердешный. Будь земля ему пухом.
Женщина в левом крыле пятого этажа с окровавленным лицом не могла встать, ползала по полу, привставая, и, ослепленная, размахивая перед собой руками, искала детей:
– Сынок, доченька, где вы? Живы? Отзовитесь…
Те, перепуганные, цеплялись друг за друга, жались в уцелевший угол и молчали.
– Лежи, гражданка! Не двигайся! Стойте, ребятишки! – подавали им команду снизу и обнадеживали: – Подождите, снимут вас. Только не шевелитесь!
В правом крыле того же этажа, под Степиной квартирой, обвалился пол, и он повис, прижатый за руку к стене торцом толстого бревна, балкой межэтажного перекрытия.
Не сдавался Степа. Насколько оставалось слабых блокадных сил, барахтался, свободной рукой и ногами цеплялся за бревно и в стену спиной упирался, пытался выкарабкаться на бревно и там дождаться помощи, но сил не хватало и зажатая рука мешала. Сорвался, вскрикнул и повис, постанывая, склонив голову вперед.