Разморило. Фляжку припрятал в доме – так опротивел ему холод, что в сени выйти даже на коротенькую минуточку не захотел. И полез на лежанку, прихватив с собой шубу.
Только бы не проспать, не пропустить, когда Ирма придет.
Но все-таки проспал. Ирма подивилась такому событию, но Микко объяснил: зуб ныл, долго уснуть не мог.
– Вот оно что… А я-то думаю, отчего у тебя изо рта так нехорошо пахнет.
«Вот голова-дырка, надо было сразу, как встал, рот прополоскать и прополиса пожевать. У Юлерми его много». Хорошо, Ирма не отличила запах спиртного перегара от запаха больного зуба.
Весь следующий день просидел дома, не хотелось идти на холод. Даже Ирма вечером обратила на то внимание:
– Что ж ты дома сидишь, с ребятами не играешь?
– А нет, ничего. Я лучше дома.
Ирма внимательно посмотрела на него и вздохнула:
– Бедненький ты сиротинушка. Намаялся без дома, по чужим углам скитаться. Недаром говорят: «Не о том сирота плачет, что доли нет, а о том, что есть, да горькая».
«Это хорошо, Ирма, что ты так думаешь, значит, мое поведение естественно и подозрений не вызывает».
Едва ли не с той поры, как узнал Микко, что кино не с настоящей жизни снято, а все изображают артисты, занимал его вопрос: как они играют? Стараются догадаться, как бы герой поступил в этой ситуации, и поступают по своему характеру, как бы они поступили? Теперь он такого вопроса не задавал. Он оказался не только в схожей, но и в более сугубой ситуации. Ему, в отличие от актера, надо не сыграть, а слиться с ролью, пусть на время, но полностью отказаться от себя и до мельчайшей капельки стать тем, кого изображает, – неглупым, но и недалеким полусиротой, а может быть, и сиротой, незлобивым и неласковым, не тряпкой, но угодливым и благодарным ко всякому, кто его пригреет и покормит. Иначе провал. А за провал не свист публики, не порицания критиков в газетах, даже не вонь тухлых яиц и не слизь гнилых помидоров будут ему наказанием, а пытки и мучительная смерть.
На следующую ночь перед выходом почувствовал неудобство в валенке, давит, видимо, сбилась портянка. Переобулся. Дошел до двери – варежки забыл. Вернулся, взял. Вспомнилось, как замерз вчера. Может быть, ватные штаны Юлерми надеть? Разделся, померил. Нет, слишком велики. И подозрение может быть: от двора до двора собрался добежать, а чужие ватные штаны надел.
Вот чепуха чепуховская – время уходит, а дело не делается. До сих пор из дома не вышел, а скоро смена часовых.
На ходиках час двадцать. Может быть, переждать, после смены пойти? Понял Микко, давно уже понял, что не пускает его на сарай, и имя тому, не пускающему – страх. Но не хотел в том признаваться, хотя чувствовал его власть над собой.