А после третьей ночи опять проспал.
– Снова зуб болел?
– Да.
– Ты вот что, Микко… Приходи к нам ночевать, места хватит.
– А нет, ничего. Я дома.
– Ну, смотри сам. А если что – иди, не стесняйся.
Чего тут стесняться, и взрослому одному в доме жутковато, – Ирма по-своему истолковала его зубную болезнь и, пользуясь случаем, перешла на хозяина дома:
– Юлерми одному жить тоже не дело, надо о хозяйке подумать. Мужчина без жены, что сарай без крыши. А дом без хозяйки, что баня без пару. Вроде и есть они, да толку с них никакого. Юлерми мужчина работящий, хозяйственный, и деньги к нему идут. Такому надо семьей дома жить, а не болтаться ночами по всей деревне и даже по округе. Понятно, молодой, здоровый, сила наружу рвется, природу не обманешь. Значит, жениться надо. Девушке за него, вдового, идти вряд ли прилично. Так ему и из других выбрать хватит, вон их, молодых вдов, сколько сейчас. И еще будут. Война. Женихи убывают, а вдов прибавляется. Женится и еще успеют детей нарожать и вырастить.
Еще две ночи мерз на сарае. Наблюдения что-то подтвердили, что-то пришлось уточнить. В целом, сбор необходимой информации можно считать завершенным.
Ближе к вечеру, после того как ребята разбежались по домам, Микко благополучно перенес с сарая пакет. Но увы, не обошлось без оплошности: выскользнул бинокль и провалился внутрь сарая. И не было никакой возможности достать его. Обозвал себя и старой вороной, и мокрой курицей, и вислоухим из отряда безрогих – да толку мало.
Дома развел огонь в печи, запер дверь на крючок, разогнул шпингалет и снял наконечник с лыжной палки. Зарисовал на оставшихся чистых листах блокнота план деревни, померить расстояние труда не составляло, пять его шагов равны трем метрам. Указал расположение финских постов, описал состав подразделения и режим охраны. Оторвал обложку блокнота, кинул в огонь. Листы скатал в плотную трубочку, засунул в выемку в лыжной палке, поставил наконечник на место, зашплинтовал. Карандаш тоже сжег. Парусину уложил во внутренний карман пальто. Фонарик и компас спрятал на чердаке конюшни, закопал в потолочную засыпку.
Следующим утром отправился в лес. Часовому объяснил: теперь надо сосновых веток курам на витамины наломать, да заодно елку к Рождеству присмотреть. Прошел благополучно, хотя под сердцем все же поекивало: вздумает обыскать да если найдет – верняком гестапо и расстрел.
Березового прутика на пеньке не было. Вместо него лежала осиновая рогулька.
Наши были здесь. И потеплело на душе, шмыгнул носом и варежкой под ним провел.
Листы блокнота, извлеченные из палки, завернул в парусину и схоронил под камнем. На пеньке, где была рогулька, оставил обломок сухой еловой ветки: тайник заложен, можно изымать. Отломил с полдюжины сосновых веток и отправился домой. Миновал часового, теперь уже свободно, непринужденно и даже с некоторым пренебрежением: отныне ты мне не опасен.