Вятка в сей момент — город не велик, сорока четырёх тысяч жителей не насчитывает. Это даже вместе с арестантами, в тюрьме содержащимися. Кому положено своевременно о появлении на Больше-Хлыновской трёх домов терпимости под управлением сестер Воробьевых было доложено. Два из трёх и раньше были, только там как-то загадочно в один день содержательницы пропали, а вскоре новые, уже Воробьевы, появились. Ещё один вновь был открыт. В доме Воробьевых и опять же представительницей той же семьи.
Невольно привлекало это внимание. Передел рынка продажной любви, похоже, в Вятке начинается. Возникла такая мысль в одной голове. Положено это было ей по службе.
За публичными домами Воробьевых было велено присматривать. Пристально и со всем старанием. Где-то недели через три после начала их работы приказано было запустить туда людей из надежных и проверенных — пусть посмотрят всё ли там ладно. Обычно вятские содержательницы алкоголем и табаком незаконно приторговывали, обирали пьяных посетителей и в своих домах к промыслу развратом девиц посторонних допускали.
Доклады о посещении домов терпимости Воробьевых оригинальностью не отличались. Торгуют. Самогоном, хлебным вином, водкой, пивом. Больше безобразий не найдено — табак купить посетителям не предлагают, за порядком следят строго — драк, разбоя и воровства не имеется. Посторонних баб к промыслу развратом не допускают — только свои работницы тела и души за деньги продают.
Непорядок выявлен, значит — будем пресекать. Вот и явились проверяющие.
Вятский полицмейстер Васильев к кабинетным работникам себя не причислял, поэтому не побрезговал лично до Больше-Хлыновской прокатиться. Иван Афанасьевич тоже сегодня в состав его свиты вместе с прочими входил. Пришло время санитарное состояние домов терпимости проинспектировать. При открытии сих заведений всё в порядке было, но за три недели можно при желании такой свинарник развести… Прецеденты имелись.
Подъехали к первому дому продажной любви. Окна плотно зашторены. Маленький плюсик содержательница уже заработала. На улице у домовладения тишь да гладь, только из самого заведения гитарный перебор слышен, и песня звучит. Не громко так, но вполне прилично неведомый певец выводит.
Ах, зачем ты меня целовала,
Жар безумный в груди затая,
Ненаглядным меня называла
И клялась: «Я твоя, я твоя!»
Иван Афанасьевич невольно заслушался. Любил он романсы. Даже остановился. Полицмейстер рядышком с ним встал. Рукой дал знак своим — погодите немного. Закурил.
В тихий час упоительной встречи
Только месяц в окошко сверкал,