В пещере появляются какие-то подозрительные типы. Пьяные женщины. Слышна отборная ругань и разговоры большевистского толка.
Пришли также несколько немецких солдат. С одним из них я разговорился, он угостил меня колбасой и стал рассказывать, что он мобилизованный лютеранский пастор. Он получил недавно известие, что его жена и дочь погибли при бомбардировке. Его дом разрушен. «У меня ничего больше нет. Я живу только потому, что верю в Божественную миссию Гитлера… Все должны идти с нами. Национал-социализм это свет, который уничтожит тьму. Идите с нами, и Вы увидите свет». Все продукты, какие он имел, он раздал находящимся в пещере. «Всё, что разрушается злыми силами, мы восстановим в ещё большем великолепии, чем это было раньше. Нам нужны люди, идите с нами, и вы увидите свет».
Мы устроились спать на бочках, а жена просидела всю ночь на стуле.
Администрация города проявила к нам заботу. Утром появились полицейские и санитарный отряд. Всем находящимся в пещере сделали противотифозные вспрыскивания, а один торговец пожертвовал свечи.
Узнав о нашей участи нас стали навещать знакомые, но никто не предлагал нам ночлега. Мы продолжали жить в пещере. Через несколько дней все мужчины из нее были отправлены на раскопки трупов из разрушенных домов. На нас смотрели не как на жертв бомбардировки, а как на бездомных бродяг.
Стояла сильная жара и от гниющих трупов воздух был наполнен невероятным смрадом. Мы завязывали платками носы и рты и дышали через них. От отбрасываемых кирпичей появилось вскоре облако пыли.
Когда мы обнаруживали труп, мы его очищали от кирпичей. Привязывали цепью за ноги, подкладывали к близ стоящей телеге доски и тащили его за цепь, по доскам на телегу.
Кто-то принёс бутылку ракии (сербской водки). Мы её тянули по очереди из горлышка.
Время от времени слышались сирены воздушной тревоги. Мы на них не обращали никакого внимания, так как были погружены в работу.
Вечером нас освободили, и мы пошли домой, в пещеру.
На площади, около главной улицы, я наблюдал оригинальное зрелище: был разрушен большой дом и груда кирпичей, известки и деревянных балок сложились в виде пирамиды, на вершине которой торчала голова с седой бородой. Я это зрелище наблюдал в течение долго времени – голова вскоре стала чёрной, как уголь.
Прожив благополучно 10 дней в пещере, мы, наконец, переехали в одну комнату. Нам её уступила знакомая дама, уехавшая из Белграда.
Во время войны Ольга Ильинична, моя бэльмэр, заболела белокровием. Жена продавала все, что было возможно, чтобы покупать на чёрной бирже дорогие лекарства. Это не помогло и её с большим трудом устроили в Банат, в русский Панчевский Госпиталь. Ольга Ильинична скончалась в госпитале. Через 10 дней после её смерти мы получили телеграмму. Нам ее случайно передала знакомая женщина, так как наш дом был разрушен и почтальон не мог нас найти. Генерал, крёстный отец Алёши, тоже скончался. Он был ранен в грудь во время Первой мировой войны. И теперь от голода у него быстро развился туберкулёз. Его похороны были очень бедные. Гроб был самый простой. Доски стоили очень дорого.