Коновницыны в России и в изгнании (Коновницын, Коновницына) - страница 86

Из китайской армии перешёл в индийскую британскую. Служба здесь была очень тяжёлой: непрерывные длительные переходы.

Из Индии я вернулся в Польшу, где жил в своём небольшом имении. Вскоре я женился, и у меня родились две девочки.

Во время Второй мировой войны я был призван в польскую армию.

При наступлении советских танков я был ранен в голову и попал в плен. Находясь на излечении в лазарете я был арестован советской властью. Я долго сидел на Лубянке в Москве. Меня приговорили к 10 годам принудительных работ и сослали в Сибирь, в лагерь НКВД. Мы жили в отвратительных помещениях, пища была и того хуже. На работу нас выводили рано утром. Охрана кого-нибудь пристреливала для поддержания дисциплины.

Раз в неделю у нас был выходной день. В этот день все заключённые должны были рано утром собираться в помещение коммунистического клуба. Кто-нибудь играл на гармошке, а все остальные должны были танцевать, изображая веселье. Это был танец скелетов, на которых висели грязные лохмотья. Сквозь гармонь слышен был стук костей.

В 12 часов дня это развлечение прекращалось. Кто-нибудь из администрации вносил предложение: доказать на деле свою преданность великому Сталину и, несмотря на выходной день, принять резолюцию продолжать работу после 12 часов дня. Это предложение принималось всегда единогласно.

Шло время. Каждый день много людей умирало от истощения и болезней, на их место прибывали новые жертвы: шла работа по строительству социалистического отечества, под мудрым водительством гениального Сталина.

Между тем, в Ялте, представители великих держав вместе со Сталиным решали судьбу мира, обещая освободить человечество от страха.

На той конференции было решено создать кадры польской армии. Стали освобождать поляков. Освободили неожиданно и меня. Через Персию нас отправили в Палестину. Я принимал участие в сражениях в Египте и, наконец, как ДиПи попал в Германию.

Моя жена и дети остались в Польше. О их судьбе я ничего не знаю. Я боюсь им писать из заграницы, так как смогу им повредить.

Среди больных в санатории есть молодые, есть старые, женщины, мужчины. Есть толстые, а есть очень худые. Эти последние – ближайшие кандидаты в другой мир. Администрация старается их сплавить в другой санаторий, убеждая, что здешний климат им не подходит. В действительности санаторий дорожит своим «рэномэ», доказывая статистикой, что в их санатории умирает очень небольшой процент.

На этом рукопись графа Петра Алексеевича, моего покойного свёкра, заканчивается.

По просьбе мужа, я постаралась описать жизнь Петра Алексеевича и нашу жизнь в Америке, хотя бы вкратце. Я начну не с того момента, когда он приехал, а с того, что предшествовало его приезду. Прежде всего надо сказать, что Пётр Алексеевич писал свои воспоминания для своих потомков, но мы находили всё им написанное настолько интересным, что посчитали необходимым это опубликовать. Пётр Алексеевич – очевидец событий, которые он изложил подробно. Всё, что ему пришлось пережить в России и заграницей, он воспринимал весьма болезненно, но иногда и с юмором. Вообще Пётр Алексеевич был талантливым художником, интересовался, любил и знал музыку и сам немного попевал. Он обладал особым «талантом»: был предупредителен, доброжелателен, всегда приветлив, ласков в обращении, любил пошутить (особенно с внуками), любил и понимал искусство.