— Любаша! — позвал Семен.
— Я! — послышался робкий ответ.
Парень и девушка бросились друг к другу, но застеснялись и поздоровались за руку. Дождь поливал их, но они не замечали.
— Не вышло! — сказал Семен. — Отец пока против.
— Против! — как эхо повторила девушка.
— Но я все равно поеду! Я решил! Одну тебя я не отпущу! Но, может, ты останешься?
— Нет, — прошептала Любаша. — Отчим уже и дом продал. Где я жить буду?
— На завод поступишь, поселишься в бараке. Место есть!
— Что ты, Семен. Не возьмет меня ваш лысый Загрязкин! А если бы взял, я и сама не пошла! Известно, как он с девушками обращается!.. Отчим меня ремеслу выучить обещал. О нем в Москве знают. Он генералам по заказу шил. Конечно, в Любимове для него работы подходящей нет… Ты сам, Семен, понимаешь! А в Питере он свое дело мечтает открыть…
— Тебя-то вместо прислуги, что ли, берет? — грубовато спросил парень.
— Не надо так! — со слезами ответила девушка и прижалась к нему.
— Когда едете? — Семен, прикрыв огонь ладонями, закурил. Лицо, освещенное вспыхнувшей спичкой, показалось Любаше бронзовым.
— Завтра на рассвете.
— Вот и я с тобой! — твердо сказал Семен. — Пропадешь у своего эксплуататора. Я и в Питере работу найду. Там, небось, нынче власть наша, советская! Слышала, что рассказывают?
— Нет, Сеня, ничего я не слышала! До того ли мне? — вздохнула она. — Ты ступай!.. Дома беспокоются, небось.
— А без разрешения ехать не нужно! — по-женски трезво добавила Любаша. — Счастья нам не будет!.. Идем, провожу до калитки.
Но у ворот не расстались, а пошли по переулку, держась за руки и почти не видя друг друга в темноте. Время близилось к полуночи, огни всюду погасли. В конце улицы чернел лес. Мокрые деревья печально шептались, словно жалуясь на холод.
Внезапно в той стороне, где был Сукремдьский овраг, гулко раскатился выстрел, и тотчас же раздались дружные залпы, заглушившие разрозненные револьверные хлопки.
— Что это? — схватил Любашу за руку Семен. — Там же наши!
Он осторожно взял ее за голову и несколько секунд всматривался в лицо, смутно белевшее в темноте, затем отпустил и бросился бежать. Через несколько секунд сзади послышался сдавленный крик. Шумов обернулся, но все было тихо.
— Любаша! — позвал он. Ответа не последовало. "Показалось", — подумал юноша.
Пересекая центр города, он увидел на улицах казаков на сытых конях. Барак был окружен неподвижной, молчаливой толпой. Растолкав людей, Семен пробился к двери. Узнавая его, рабочие с готовностью уступали дорогу. Семен обратил на это внимание, но не понял в чем дело, только отчего-то встревожился. Слышались вздохи и всхлипывания. "Что-то случилось!" — подумал юноша. Он вбежал в барак, кинулся к перегородке и остановился, словно его толкнули в грудь. Занавеска валялась на полу. Елизавету Ивановну под руки держали две заплаканные женщины, а она вырывалась и тонким голосом кричала: — Ваня! Да Ваня же! Ва-аничка!.. Ва-а-аня!!! Семен шагнул вперед и увидел отца, который лежал, запрокинув голову, на кровати. Его тело казалось необычайно огромным, тяжелым. Посиневшее, странно незнакомое лицо было неподвижным.