— Не спеши, Антипов! — отдуваясь и вытирая пот со лба, сказал милиционер. — Я за тобой с самого базара бегу.
— Ах ты, гад! — с ненавистью взглянул Толька на Шумова. — Теперь я понял, для чего ты мне зубы заговаривал. Милицию дожидался! Умен. Купил меня за рупь двадцать…
— Я ничего не знаю, — хмуро ответил Алеша.
— Веди меня в тюрьму! — сплюнув, сказал Анатолий и надвинул на глаза кепку.
— Прямо сразу в тюрьму? — усмехнулся мужчина — начальник Любимовского отделения милиции Юрий Александрович Золотарев. — Не спеши, Антипов. Еще успеешь!
— Не в гости же к себе поведешь! — осклабился Толька, и его лицо, бывшее еще недавно таким внимательным и добрым, вновь стало вызывающе наглым.
— Раз ты настаиваешь, пойдем, — с еле уловимой улыбкой согласился Золотарев и взглянул на помрачневшего Алешку. — А ты, парень, загляни завтра ко мне в отделение. Понял?
— Зачем?
— Надо! — Юрий Александрович еще раз вытер платком лысину и обратился к Толе: — Чего нос повесил? Умел воровать, умей и ответ держать. Так, что ли?
Антипов втянул голову в плечи и принялся взбираться по откосу. Отдуваясь, Золотарев последовал за ним. Вскоре они скрылись за кустами. Солнце палило. Женька, который до сих пор сосредоточенно жевал травинку, дернул друга за рукав:
— Неладно получилось! Он подумает, мы его выдали!
— Да… — Шумов вздохнул. — Теперь пропал Толька. Посадят его в тюрьму, а там… В общем, что говорить!
— Ты пойдешь завтра к Золотареву? — спросил Лисицын.
— Пойду! — ответил Алеша. — А как же?..
В дежурной комнате милиции было накурено и жарко. Большая комната с закопченным потолком и узкими окнами, загороженными решетками, была разделена деревянным барьером на две неравные части. В одной стоял громоздкий, покрытый чернильными пятнами письменный стол, где поблескивал телефон и лежали картонные папки с "делами". Положив локти на потертое сукно, поскрипывал пером дежурный по городу. Он писал протоколы допросов, выслушивал телефонные сообщения и покрикивал на арестованных, сгрудившихся во второй, меньшей части комнаты. Среди них были торговки, уклонявшиеся от уплаты рыночного сбора, подвыпившие парни, давно утратившие хмельной задор, и несколько мрачных, молчаливых молодых людей, обвинявшихся в вооруженном ограблении. В эту компанию попал и Анатолий Антипов.
Поручив дежурному его допросить, Золотарев прошел в кабинет. На стене висели портреты Ленина и Дзержинского. Сквозь открытое окно доносился шум близкого рынка. Капитан присел на кресло, сосредоточенно разминая папиросу и вспоминая расстроенное и в то же время нарочито беззаботное лицо Антипова, которого он вел по людным улицам. Анатолий от взглядов прохожих поеживался, но тут же, силясь до конца выдержать роль "забубенного" парня, гордо поднимал голову и независимо сплевывал под ноги. Все его повадки говорили опытному Золотареву о том, что парень лишь недавно вступил на скользкую тропу "блатной" жизни и еще есть возможность вернуть его к честному труду. Юрий Александрович пытался заговорить, но Анатолий отмалчивался. Начальнику отделения было смешно и грустно видеть попытки Антипова казаться преступником-рецидивистом. Сколько таких ребят он встречал! Одних удавалось спасти, другие слишком далеко зашли по кривой дорожке легкой жизни. И судьба каждого из них волновала Золотарева. Но коренастый, хорошо сложенный парень, недавний литейщик Антипов особенно интересовал Юрия Александровича. Что-то необычное, чистое и смелое уловил капитан в его сердитом взгляде. Ему понравился Анатолий, как иногда без всякой, казалось бы, причины нравятся совершенно незнакомые люди. Что его ждет? Камера предварительного заключения, потом суд и исправительный лагерь? Золотареву стало так по-человечески жаль юношу, что он даже удивился. Ведь у него давно выработалось профессиональное спокойствие, и подобные случаи вовсе не были ему в диковинку.