Московские мастера (Хлебников, Лившиц) - страница 12

– Я парень настоящий. Радуга.

– И мне прилетела в голову алая птица, похожая на близость к молодости.

– Улыбнулась хрустально будто душа утром.

– Почувствовал ярко бодрым и даже хватил обухом топора о косяк своей хижины.

– Для крепости счастья.

– И после казалась небом истина – нет старости.


– Сегодня я истинный поэт, как снег.

– Я взял Лию за озябшую руку и втащил ее на гору.

– Было ниже нуля 27 градусов.

– Солнился хрусткий путь и ветви протягивались в томлении от избытка белого света.

– Лия смеялась близкой и от смеха в клубистых облаках дыхания чувствовалась радуга.

– В первый раз она у порога землянки обвила мою шаршавую шею, похожую на сосновый ствол, и я чуть не лишился разума от волнения. Вдруг возвратились годы яркие.

– Я схватил Лию на руки и поцеловал в живот.

– В первый раз она вспыхнула алым огнем встревоженной женщины и истомно закрыла глаза от первого стыда.

– И потом долиной она смотрела новыми глазами на лес, на землянку, на небо, на меня.

– Может быть два или три часа молчали мы в святом удивлении, сидя в землянке перед печкой.

– Лия замерзла, разулась.

– Я дыханием грел ее ноги и только единственный раз поцеловал у ней влажное, голое колено, похожее на утромайскую зарю.

– Лия погладила меня по лицу и сказала:

– Не надо. Подождите. Странно жить. Я не знаю, что можно и нельзя. Вы не сердитесь. Я люблю мир и все, и вас. Я девочка, а вы мудрец.

– Я ответил: мы только две белки на сосне жизни. Моя мудрость не ушла дальше сосновой шишки. Надо жить и распевать песни. Пока звенят дни. Пока славит сердце.

– Прощаясь, Лия крикнула:

– Вы такой большой, что придумайте как бы сделаться маленьким осликом или козликом. Тогда я взяла бы вас с собой в свою светелку и поставила к кровати на табуретку.

– Ночью я мало спал, думая о голом влажном колене Лии, которое поцеловал единственный раз.

– Я потерял покой. О, келия моя.


– Я только созерцатель с горы перед долиной течения и я определяю свою лебединую песню вам, желающим войти в хижину души моей.

– Вот послушайте мое невыносимое странное:

– Когда синесвечерится за дымью стишь и над лесополяной цивикнет и прохоркает вальдшнеп, сквозь рыжий соснострой с горы вольной я пронесу свою мысль и положу ее, как младенца, на вату облаков и скажу усталому сердцу:

– Приляг; отдохни.

– Не вскинется ли отчаянная голова в звездолины улыбнуться яснопокою.

– Руки поникнут ветвями березы и еще без ветра навеет воспоминание.

– Будто цветинная пыль венцом благоуханным слетит.

– Лежу и стеблится колосорожь, васильково взорная ласкаль зовет беременным урожаем.