— А что такого?! — Илона, по всей вероятности, без лишних свидетелей-слушателей немного пришла в себя. — Что я должна объяснять?
Вадим открыл дверь, и, втискивая ее на сидение, с усилием прерывисто произнес:
— Тебе виднее. Мне интересно, что произошло за те несколько часов, которые мы не виделись до обеда.
— Ничего не… ты о чем?
— Ц-ц-ц. — Он зло и предостерегающе поцокал языком об зубы в ответ. — Даже не пытайся. — Обошел машину, и, усаживаясь за руль, сказал: — Говори. Скажешь правду — я очень постараюсь закрыть глаза на все… шалости во время банкета. Будешь юлить — пожалеешь.
— А мне нечего рассказывать. — Вдруг сложила руки на груди и вперилась взглядом.
Зашибись, храбрая какая! Коллега снизу тут же ожил, начиная тяжелеть. Отлично, пусть продолжает, блаженная. Это лучше всякой прелюдии. Спросите у любого мужика — что его бодрит больше всего на свете? На-ги-бать! И неважно кого: бабу, поставщика, заказчика, противника в игре, конкурента в бизнесе — да саму жизнь в целом!
А коза малолетняя даже не понимала, как заводит его своими неестественными для нее вспышками смелости. Тем слаще сейчас все будет.
— Лон, если бы я тебя не знал, может и повелся бы. Это — во-первых. А во-вторых, флиртовать и знакомиться при мне с другими мужиками — идея так себе. Ты не могла не понимать этого, правда? Поэтому еще раз спрошу: что случилось? Когда я уходил утром — все было нормально. Что произошло до того как ты приехала в ресторан?
— Ничего не произошло! Я что и познакомиться ни с кем не могу?! В конце концов, я барышня свободная и никаких обязательств ни перед кем не имею!
— Малая сбавь обороты и тон. — Остановил спокойно, но так, что Илона замерла.
Что поделать, неприятно, да. За столько лет им не требовалась притирка, но выяснение полей доминирования неизбежно, если два человека начинают общаться помимо постели. Вадим сделал слишком много выводов после неудавшегося брака и один из них гласил: рамки допустимого поведения необходимо обозначать сразу, не затягивая и держать до гробовой доски. Женщина будет пробовать их на прочность всю жизнь и стоит хоть раз дать слабину — воспользуется тут же.
Единственное, чего он не учел, это степень обиды и раздражения Лоны. А она замолчала. И напряжение вдруг изменилось. Оно перестало быть вкусным. Вместо этого Разумовский почувствовал ее отторжение. Смотрела перед собой и явно ничего не видела, загораживаясь невидимой и непробиваемой стеной.
Вадик дал по тормозам, устроив, таким образом, непроизвольную встряску обоим. Повернулся.
— Лоночка, а напомни мне: я когда-нибудь повышал на тебя голос?