Молчащие псы (Лысяк) - страница 128
- Отец, тебе нельзя так нервничать… - пытался успокоить его Имре.
- Я сам знаю, чего мне можно, ты осторожней, а не то и тебе приложу! Все вы утратили честь настолько, что не могу вынести!... Ухожу туда, так что самое время передать задание. Тепеь уже ты будешь искать то проклятое серебро и поклянешься, что от цели не отступишь!
- Не отступлю, отец, найду то серебро, обещаю тебе.
- Слишком часто ты обещаешь, Имре. Обещал уже, что не позволишь убить Арпада…
- Отец, я же говорил тебе…
- Говорил, говорил! Мир бы выглядел иначе, если бы было поменьше тех, которы все желают устраивать, меля языками. Болтая, можно хвалиться, желать, оправдывться и вспоминать, а а деяния совершаются действиями. С жизнью, мальчик мой, так же, как с женщиной, любовь можно кормит словами лишь до какого-то момента, а потом не помогают даже наилучшие слова, нужно проявить себя мужчиной или отступить
- Отец…
- Сейчас я говорю, говнюк! Послушай, ты не обязан найти, так что не обещай; будет так, как даст Господь. Но тебе нельзя бросать попытки, нельзя делать это для никого и ничего, ради себя, ради женщины, ребенка, по причине болезни или усталости, ради богатства и счастья, нельзя! Вот чем поклянешься!
Имре взял в руку распятие, но, увидев это, отец даже раскашлялся от злости.
- Кто тебя просил?! Оставь, не Иисусом будешь клясться, иначе обманул бы!
- Отец, да что ты?!
- Я знаю, что говорю! Те, кто много путешествует по миру, перестают верить… Черт видит, какого ты Бога носишь в сердце, Имре.
- Отец!
- Поклянешься этим перстнем! Я получил его от Арпада вместе с картой. У Арпада был второй, такой же, он взял с собой… Держи, надень на палец.
Имре поочередно пытался надеть перстень на свои мощные пальцы, и наконец-то, с трудом ему удалось надвинуть его на мизинец левой руки.
- А теперь поцелуй его и скажи: Клянусь!
- Клянусь.
Воцарилось молчание. Отец всматривался в него, в этого чужого мужчину, которого почти не знал, желая по его лицу найти подтверждение или отрицание собственных сомнений. Похоже, что не наше ни того, ни другого, поскольку, отчаявшись, сказал:
- Ладно, иди уже… я устал, а завтра дам тебе карту.
- Возможно, отец, ты хотел бы чего-нибудь поесть, шя принесу…
- Не нужно!... Хотелось бы только одного… чтобы моя молодость поднялась из могилы и пришла мне с помощью.
Утром Золтан первым вошел в комнату деда и увидел его мертвым
Спустя два месяца, после продажи развалин двора и обедневшей деревни, Имре с сыном и слугой Станьком отправился на север, в Варшаву, на дилижансе краковской почты. Он начинал вторую часть жизни, таинственную и волнующую; повернутый к будущему, еще не выделяющемуся формой, цветом или определенным содержанием; но этому сопутствовало особенное чувство ностальгии беженца, знающего, что никогда сюда уже не возвратится. Он прижал щеку к окну, по которому с другой стороны стекали дождевые капли. Смазанные и безличные пейзажи с безразличием мелькали мимо него. Имре походил на провинциального чиновника, сборщика налогов или судебного писца, которые частенько покупали себе места на этой трассе. Но для него то было возвращение в одну сторону, в землю, которую избрали без его участия, которю ему предназначили целые поколения без права на бунт. Никого, больше, чем сам он, не касались слова: