Через два часа после похорон маршалка капитан Воэреш, договорившись через Туркулла, появился у Рыбака вместе с Грабковским и семью отборными "воронами". Было 10 октября, 16-20 вечера. "Сорок минут", - подумал Имре.
- А вы перемещаетесь со столь же сильной охраной, как Репнин, - пошутил Рыбак. – Ваши люди обязательно должны нам ассистировать?
- Пускай поиграют в кости с вашими людьми, - ответил на это Кишш. – При случае и познакомятся, возможно, вскоре будут сотрудничать.
- Я был бы рад, капитан, если бы было так... А мы вдвоем перейдем в другую комнату, там у меня имеется хороший токай.
- Со мной пан Грабковский.
- Ах, так это вы! – Рыбак подал тому костистую ладонь. – Я слышал, что вас называют "вороньим писарем".
- Я знал, что знаменит, - усмехнулся Грабковский, - только не предполагал, что прямо так. Это заслуга времен, сегодня тюремные писари пишут намного интереснее авторов романов.
-Нет, нет, - начал протестовать Рыбак, ведя гостей через темную прихожую в собственный кабинет, - это не то. Вы знамениты своим острым языком. Не верю я, чтобы капитан привел вас только лишь затем, чтобы протоколировать нашу беседу. Господин Воэреш взял с собой ваш язык, совершенно напрасно, ведь у него самого во рту всего хватает.
- Пан Грабковский является моим министром политических интересов, - пояснил капитан. – Сам я слишком слабо ориентируюсь в польских проблемах, чтобы дискутировать ою этом с людьми, занимающимися политикой. Прежде чем принять решение, стоит ли мне связаться с вами, я обязан ознакомиться с подробностями игры, в которую вы желаете толкнуть меня и моих людей. Для того я взял своего министра.
- Тогда нужно было взять и вашего примаса, капитан, с удовольствием бы с ним познакомился! То, что ксёндз Парис является иезуитом, объясняет, почему Господь Бог пока что не сослал чуму на этот орден. Вроде как, он родственник человека, который мог бы быть примасом Польши, краковского епископа Солтыка... Но Петербург решил иначе; знаю, что преемником старого Лубеньского, когда он умрет, станет бандит Подоски.
- Очень много вы знаете, - буркнул Кишш.
- Стараюсь, хотя и не всегда результативно. Например, никогда не мог я понять, каковы претензии вашего министра к вашему примасу, раз непрерывно с ним лается...
- Каковы у меня претензии к ксёндзу Парису? – удивился Грабковский. – Да нет же. Вристину, недоразумения между нам не стоят вашего внимания, а следуют они из мелких различий во мнениях: лично я утверждаю, что любовь к ближнему начинается и заканчивается в постели, он же признает совершенно отличный взгляд. Вот и все.