– капитан хотел отметить, что он не сторонник народовластия, но теории государства, изложенной Марком Аврелием в "Рассуждениях", то есть, просвещенной монархии, которая уважает закон и свободу подданных, но, поскольку у него всего лишь одна жизнь, и он решил посвятить ее чему-то другому, теперь не собирается сражаться за реализацию данного идеала. Если вы поняли его столь же хорошо, как и я, то давайте уже перестанем говорить об этом и перейдем к князю – российскому послу.
Рыбак покачал головой и продолжил тем же тоном:
- Я понял... понял, что капитан Воэреш придерживается мнения, что поначалу следует защитить Польшу от России, а только потом, в будущем, подумать об исправлении ситуации народа в нашей отчизне.
Семь минут. Из-за двери до Имре дошла мертвая тишина, заменившая говор, возбуждаемый "воронами" и охранниками Рыбака. Желая ее заглушить, венгр поднял голос:
- Ну что, господа, прекратили переливать из пустого в порожнее?! Тогда теперь мне хотелось бы услышать, почему убийство Репнина должно спасти Польшу. Близится пора ужина, в животе у меня урчит, а мы до сих пор стоим на месте!
Какое-то время Рыбак размышлял над ответом, зная, что он должен убедить обоих его собеседников. Когда он начал излагать свою мысль, то делал это тщательно, словно бы разворачивал ковровую дорожку, ведущую к соглашению:
- Сэр Томас Мор, о котором мы сегодня говорили, ответил как-то приятелям на вопрос, почему он упрямится в отношении короля Генриха, приводя им из Тацита историю того цезаря, который не мог осудить на смерть дочь своего врага, Сеяна, поскольку закон запрещал карать смертью девственницу. Император решил эту проблему, приказав поначалу изнасиловать девочку, а уже потом ее казнить.
- Это был Тиберий, - заметил Грабковский, - но какое отношение это имеет к делу?
- Имеет... Мор сказал им: "Господа, быть может, я не смогу предотвратить того, чтобы меня пожрали, но докажу, что изнасиловать меня не удастся!". Так вот, господа: возможно, я и слаб, чтобы предотвратить то, чтобы мою отчизну пожрали, но хочу доказать, что никому не удастся ее изнасиловать. Репнин делает это, подкупая одних, запугивая других и обманывая третьих, а сейчас попытается заставить сейм принять постановления, которые смертельно вредны для Польши.
- Это правда, - согласился с ним писарь.
- Я же желаю доказать кровью насильника, что его дело победой не кончится... Поддаваясь неволе, мы бы потеряли нечто такое, благодаря чему человек остается выше зверя. Это не сапоги, пан Грабковский, это уже достоинство. Без него жизнь представляет собой вегетаию лошади в упряжке. Потому необходимо эту кровь пролить.