И ещё там был человек. Важный для неё человек, которого она сроду никогда не знала, и даже не могла вспомнить его лицо. Там был, а тут — не появлялся. Очень жаль.
Следовало что-то предпринять. Уже на второй день она начала действовать. Гостья из будущего по расшатанной лестнице забиралась на крышу дома и прыгала вниз. После такого упражнения на теле остались ссадины и синяки — но никаких переломов. Проснуться от тягучего сна при помощи самоубийства не получилось, впрочем, опыт Аде понравился. Девушка несколько раз повторила его чисто ради острых, а точнее, хоть каких-нибудь ощущений.
Потом и это надоело ей. Хотелось как можно скорее прийти в себя, проснуться. Раз один способ не сработал, она принялась за другой.
Ада резала вены, с трудом удерживая материальный нож инфернальными пальцами. Взять его получилось только с пятой попытки. Она по-прежнему убеждала себя, что её настоящее тело находится в коме, под наблюдением медперсонала, в обшарпанной государственной больнице. Или даже в дорогой клинике, если мама — состоятельная женщина — подключилась к делу. Тем временем душа Ады скитается в облике призрака, в ожидании выздоровления.
Привидение из неё получилось паршивым. Духи не должны чувствовать физическую боль, а она, не смотря на то, что благополучно пережила серию полётов с крыши, закричала благим матом, когда кривой и самодельный нож рассёк кожу на предплечье. Как итог — со шрамом от запястья и до локтя, девушка слонялась по чужому дому и знакомились с особенностями призрачного быта. Кровь капала на пол и испарялась у неё на глазах. Живые ничего не подозревали.
И всё-таки она оставалась спокойной. Ада всегда воспринимала себя как амёбу, как человека с атрофированными эмоциями. Она не умела паниковать и устраивать истерики. Она всегда была близка к такому состоянию призрака. Неужели теперь она стала тем, чем должна быть?
Отсутствие общения мало волновало её. Лишь иногда девушка принималась петь. Как прекрасно, ни одна живая душа не слышала этих звуков! За всю жизнь Ада так и не смогла понять, есть ли у неё голос, который не стыдно раскрыть во всех красках перед другими. Она просто никогда не пела прилюдно и в полную силу — только тихо, почти шёпотом, сипло мурлыча себе под нос. Здесь же её связки ничто не сковывало даже ночью — пока живые, настоящие люди спали.
Обосноваться где-нибудь в другом месте даже не приходило ей в голову. В бревенчатом доме были пустующие во всех смыслах комнаты: ни мебели, ни людей. Ада часто забредала туда, но в основном предпочитала находиться поближе к жильцам, если не была занята тем, что бродила по холодной осенней земле. В обычной жизни она любила одиночество, но став невидимкой, перестала тяготиться обществом людей. Теперь не надо делать вид, что ей интересны их разговоры, никого не злило и не огорчало её выражение лица — мрачное, как в былые времена все утверждали. Благодать в серых тонах! Когда Ада пыталась, любопытства ради, проникнуть в другие жилища, на неё наваливалось неприятное чувство, будто она вор или просто человек, совершивший незаконное проникновение. И хотя последнее было более чем справедливо, возвращаясь в свой изначальный приют, она вздыхала спокойно, словно приходила к себе домой. Почему-то Аде казалось, что она обладает всеми правами, чтобы находиться здесь.